Мария Пастернак - Золото Хравна

Состарились и умерли Йона и Орм Лодмунд, но родичи со стороны матери нередко навещали Стурлу и всё наводили его на разговоры о золоте. Что знал о дедовом золоте Стурла, сын Орма, неведомо, но известно, что своими расспросами родня изрядно ему досаждала, как впоследствии и его сыну, Орму Бычья Шея. Возможно, потому Орм-младший, когда женился, продал родительскую усадьбу в Медальхюсе и выкупил себе хутор жениного родича — Еловый Остров на Долгом озере в Северном Эйстридалире, подальше от Воронова мыса.

Возможно, кто-то полагает, что жители Воронова мыса давно позабыли про золото Хравна и разговоры о нем иссякли. Но нет! Слух о золоте Хравна не умер бы и через сотни лет. Это было королевское состояние, не могло оно кануть бесследно. Опять же, всякому приятно поговорить о чужом богатстве, о том, куда оно пропало и как мудро он сам распорядился бы им, попади оно к нему в руки.

Когда Орм Бычья Шея нанимал людей перевозить вещи, трое с Воронова мыса приехали в Эйстридалир и подрядились носить его скарб. Но сколько ни пытались они вызнать хоть что-то о пропавшем золоте, все же никто из них так и не увидел при переезде ни золотых чаш, ни монет, ни ожерелий, ни ларцов с адамантами. Да и где могла скрываться такая груда сокровищ? Из мебели у Орма была лишь резная кровать, кресловые столбы да большой старинный сундук, полный самого обычного добра.

Сундук вызывал самые большие подозрения. При погрузке на паромную ладью ремни порвались — кое-кто потом говорил, что подстроено это было нарочно. Сундук упал и придавил ногу Тюрни Болтуну с Воронова мыса. С тех пор стали его звать Тюрни Хромой Болтун.

Тюрни, несмотря на боль, не сразу поковылял к лекарю, ибо содержимое сундука вывалилось и рассыпалось по прибрежной гальке. Оказались всё это вещи обыкновенные, какие имеются в доме всякого уважающего себя бонда. Пуховая перина, несколько подушек, немного серебряной и медной кухонной утвари, пара женских платьев. Библия, в золотой, правда, оправе — но это же не кубки, не чаши, не блюда, не сотни сотен монет в истлевших от времени кошелях. Тюрни Болтун, вернувшись на Воронов мыс, утверждал, что якобы видел, где Орм Бычья Шея, внук Орма Лодмунда, прячет золото: в сундуке! Он-де разглядел под слоями перин таинственный блеск. Но Тюрни Болтуна знали все, и потому верили ему лишь немногие.

И на Вороновом мысе, как и прежде, толковали, недоумевали и гадали: куда могли деваться они — кубки франкских королей, мониста принцесс, серьги и ожерелья прекрасных заморских королев? Не было? Были! Все в округе знали про золото Хравна. Более ста лет минуло, но оно все продолжало тревожить умы — по большей части детей и подростков, чьи глаза загорались, когда представляли они те груды сокровищ, о которых рассказывали деды. Два потертых мешка из тюленьей кожи давно перестали вмещать все то богатство, что сверкало в пещерах их живого воображения. Впрочем, дети вырастали и забывали о золоте Хравна, ибо находили для себя более важные дела и не верили сказкам прошлых лет.

Но кто-то возьмет да и поверит в то, что и в самом деле были они — золотая цепь и корона короля Хлодвига, монисто королевы Радегунды, блюда, с которых едали знатнейшие ярлы [57] Ярл — в средневековой Скандинавии: высшее сословие и высший титул в иерархии. Валланда. Поверит, и мысль о золоте не выгорит у него с годами. И не столь важно, носил ли корону сам король Хлодвиг и держала ли в руках эти монеты королева Радегунда. Золото поманит его — и всё прочее потеряет для него цену. Где же они, ожерелья и кубки, кресты, снятые с ограбленных церквей Валланда, изумрудные бусы, нанизанные на золотую нить, серьги в виде золотых полумесяцев? Где?

Зимний лес вздымался к синим небесам по склонам холмов — справа и слева. Холмы казались еще выше и круче из-за огромных елей, укрытых белыми шапками. Лыжня уходила вперед, и бежал черный пес, взметая брызги сверкающего снега. Радуясь, погружал морду в сугробы, обгонял хозяйку, точно хотел сказать: «Ну же, поторапливайся!» Вильгельмина быстро неслась на лыжах, светлые волосы ее развевались пушистой волной. Иногда она нарочно обгоняла Торлейва, чтобы обернуться и увидеть, как он скользит за нею следом. «Он будто лесной олень, мой Торлейв!» — думала она, глядя в его веселые глаза.

Легко, точно птица, слетала она со склонов. Красная кисточка мальчишечьей лапландской шапочки билась за ее спиною, дразня Торлейва. Он мог бы без труда догнать Вильгельмину, но эта игра увлекала и его. Он скользил след в след за ее лыжами, зная, что вот за этим перелеском она встретит его, разрумянившаяся, веселая. Но чем она его встретит — о том он мог только гадать. Возможно, боевым кличем хёвдинга и снежком, метко запущенным прямо в грудь, за отворот куколя.

Они пробегали мимо голых остроконечных скал, мимо укрытых снегом валунов, с которых срывались схваченные морозом потоки и водопады. Заледеневшие струи сверкали и переливались под лучами солнца. С ветвей, сбитый движеньем лыжников, звуками их веселых голосов, срывался легкий снег. В кустах рябины пересвистывались снегири; стайка красногрудых, снявшись с верхушки, вдруг пролетела над самой головой Буски. Солнце уже клонилось к западу, но лес был все еще полон ало-золотого света и голубых теней.

Сердце Торлейва летело быстрее его лыж. Он бы прицепил его к красному хвостику мелькавшего впереди лапландского колпачка, если б мог. А Вильгельмина бежала впереди, и смеялась, и стряхивала ему за ворот снег с тонких ветвей.

За лесом и пустошью начинался проезжий санный тракт. Слева от него на склоне стояли срубы двора Хёскульда Кузнеца. Большой длинный дом Хёскульда был выкрашен красным суриком; снеговые шапки, нахлобученные на скаты крыш, спускались почти до самой земли. Снизу было видно, как сам Хёскульд и двое его сыновей расчищают дорожку от дома к бане.

— Здорово, Хёскульд! — крикнул Торлейв. — Как дела?

— Вон снегу сколько навалило! — махнул рукавицей кузнец. — А у тебя что слышно?

— Слава Богу, пока ничего, — отозвался Торлейв.

— И впрямь слава Богу. Нам больше новостей не надобно! И так пост на этот Ноль начался хуже некуда. Здравствуй и ты, Вильгельмина! Что Стурла, не вернулся еще из Нидароса?

— Нет покуда, — вздохнула Вильгельмина. — Спасибо тебе на добром слове, Хёскульд!

Он скользил след в след за ее лыжами, зная, что вот за этим перелеском она встретит его, разрумянившаяся, веселая.

По разъезженному санями тракту легко было скользить вдоль домиков поселка. Их можно было бы принять за огромные сугробы, если б из дымовых отдушин не поднимались к вечернему небу прозрачные столбы дымов. То было Городище — так называли это место. Здесь обитали в основном самые бедные издольщики округи — те, кто арендовал свои маленькие дворы у богатого местного хольда [58] Хольд — богатый потомственный «крепкий» бонд. Откеля Дуве. Этой осенью Торлейв украсил крыльцо и крышу усадьбы Дуве драконьими головами, цветами и искусными переплетеньями деревянных змей, и довольный работой Откель заплатил ему полмарки серебром [59] Серебряная марка в XIII–XIV веках обладала большой покупательной способностью, на одну марку можно было купить четырех коров. .