Виктор Баранец - Спецоперация Крым-2014

– Ничего-ничего, накипело… – ласково говорила Ольга Михайловна, поглядывая при этом на Димушку, – Он, можно сказать, с войны вернулся…

Петр «в душу мать» проклинал размазню-президента, отдавшего «Беркут» на растерзание озверевшей толпе.

Димушка слушал Петра Михайловича – где же правда? Офицеры в академии рассказывали курсантам совсем другое – что это «Беркут» и солдаты внутренних войск зверски избивали демонстрантов и стреляли в них.

– Петр Михалыч, а какое оружие у вас на Майдане было? – осторожно спросил он Сарматова.

– А вот такое! – воскликнул Сарматов и здоровой рукой достал из кармана пачку фотографий, – Смотри! Вот наши помповые ружья с резиновыми пулями, резиновые дубинки и щиты… Вот и все наше оружие!

Фотографии пошли по кругу.

– А теперь, Димушка, смотри на этот снимок, – темпераментно говорил Сарматов, – Посмотри внимательно!

На снимке Димушка увидел лежащие на асфальте милицейские щиты. В каждом из них были пулевые пробоины.

– Как видишь, эти «дети» по «Беркуту» не из рогаток стреляли!

В этот момент в квартиру Кручининых кто-то позвонил. Ольга Михайловна открыла дверь и обомлела – на пороге стоял с изувеченным лицом сосед – отставной мичман Антонюк. В одной руке костыль, другая – на грязной подвязке из бинта. А глаз даже не видно под красно-синими подушками.

– Коля, что с тобой? Это ужас! – запричитала Ольга Михайловна.

Антонюк попытался улыбнуться и с трудом шевеля разбитыми губами, сказал:

– Мне вот еще и два зуба бандеровцы выбили.

– Где они с тобой так? – сочувственно спросил Петр.

– На трассе суки нас разделали… Мы на автобусе ехали, а кто-то стуканул бандеровцам, что мы были на митинге «антимайдана»… Я, вообще, чего к вам?… У вас водка есть? Всю заначку выпил, не берет ни хрена. От боли трезвею…

Ольга Михайловна стала наливать водку в чистую рюмку.

– Да ты что?! – воскликнул Александр Иванович, – такая комариная доза ему не поможет! Ольга Михайловна принесла граненый стакан. Кручинин налил.

Антонюк в несколько глотков опорожнил стакан, потянулся было к соленому огурцу, но лишь махнул рукой:

– Зубы болят…

– Ну, рассказывай, Коля, как было, – по-отечески спросил Кручинин.

– Ехали мы по Корсунь-Шевченковской трассе. Видим – впереди дорога завалена деревьями, шинами… Флаги УПА и все такое… Шофер начал притормаживать, и вдруг – бах-бах-бах… Стекла посыпались… Крик, плач в салоне… Из автоматов били, суки… По стеклам, по колесам. В разбитое окно закинули две бутылки… Одна не загорелась, а другую кто-то мигом назад выбросил. Эти суки из УПА стали кричать, чтобы мы выходили. Стали выходить. И каждый получал битой по голове, по спине, куда попадет… Женщин тоже били. Потом нас стали поливать соляркой из канистры. Еще и приговаривали: «Сейчас поджарим вас, москалики». Саперными лопатками рубили, сволочи! Мне вот ключицу перебили. Другим пальцы, кисти рук. Некоторых разули, у кого обувка поприличней была… И босыми стали по битым стеклам гонять. А потом и мужиков, и баба, заставили голыми руками битые стекла собирать в кулечки – для насмешки. Мол, не засоряйте дорогу. Потом отпустили…

У нас из трех автобусов один кое-как завелся. Битком в нем и ехали до самого Крыма.

– Дайте еще водки, – сказал Антонюк.

Кручинин налил.

– И вот после такого зверства они хотят, чтобы мы жили с ними в одной Украине? – зло сказал Сарматов, – Дышло им в рот, а не Крым!

Стало тихо.

– Давайте за Крым… За русский Крым! – предложил Кручинин.

Когда Антонюк, Сарматов и Димушка (с кульком теплых пирожков с капустой) ушли, Ольга Михайловна стала прибирать посуду, а Кручинин поспешил к столу, записать, что услышал от приехавшего из Киева изувеченного бандеровцами соседа.

Фрагмент панорамы «Оборона Севастополя». На ней Франц Рубо показал самый яркий эпизод севастопольской эпопеи – бой на Малаховом кургане 6 июня 1855 года, когда 75-тысячная русская армия отразила натиск 173-тысячного англо-французского войска

Димушка возвращался в академию и думал о словах деда – Александра Ивановича: «Когда дело доходит до революции или гражданской войны, правду искать бесполезно. У каждой стороны своя правда». «Наш начальник курса Стельмах называет происходящее на Майдане «революцией гидности (достоинства – прим. автора)» – размышлял Димушка, – А дед говорит, что это «революция гаденышей» и переворот. Одни называют то, что произошло осенью 1917 года в Петрограде революцией, а другие – большевистским переворотом. И попробуй разберись, кто тут прав… Про наш Крым один дед говорит, что он украинский, а другой – что русский»…

Однажды Александр Иванович Кручинин сказал внуку:

– Твоя военно-морская академия носит имя адмирала Нахимова. А ведь Нахимов – русский, родился в Смоленской губернии. Чего же это Украина к славе русского адмирала примазалась, а? Чего же вашу военно-морскую академию не назвали именем Петлюры?

– Так ведь Петлюра не был ни моряком, ни адмиралом. И за Крым не воевал.

– То-то! – расходился Александр Иванович, – Украинская академия носит имя легендарного русского адмирала Нахимова, героя Крымской войны, но вот почему- то в новых украинских учебниках по истории Крыма о нем лишь две строчки! Что он во время Крымской войны, командуя эскадрой Черноморского флота, в штормовую погоду обнаружил и заблокировал главные силы турецкого флота в Синопе… И все! Каково, а, нахимовец Любецкий?

Дед смотрел на внука, будто это он, Димушка, виноват, что в украинском учебнике замалчивается победа русского флота под командованием вице-адмирала Нахимова.

– Нахимов блестяще провел всю операцию в ноябре 1853 года! Нахимов в пух и прах разгромил турок в Синопском сражении!

Тут он повернулся к книжной полке, снял с нее старую толстую книжку, нашел, что искал и приказал внуку:

– Читай вот это!

– Высочайшая грамота.

Нашему Вице-Адмиралу, Начальнику 5-й Флотской дивизии, Нахимову.

Истреблением турецкой эскадры при Синопе вы украсили летопись Русского флота новой победой, которая навсегда останется памятной в морской истории.

Статус военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг, исполняя с истинной радостью постановление статуса, жалуем Вас кавалером Святаго Георгия второй степени большого креста, пребывая к вам Императорскою милостию Нашею благосклонны.

На подлинной Собственною Его Императорского Величества рукою написано:

Николай

С-Петербург, 28-го ноября 1853 года.

Дед смотрел в глаза Димушке так, будто это Его Императорское Величество жаловало Святаго Георгия второй степени большого креста не только вице-адмиралу Нахимову, но и ему – капитану I ранга в отставке Кручи- нину Александру Ивановичу: