Виталий Гладкий - Митридат

Конюхи были казнены в тот же день. Они пытались утверждать, что ни в чём не повинны, так как богато украшенное седло им дал царский конюший, но начальник следствия даже не захотел их слушать. Такая спешка озадачила искушённых в интригах придворных, но они держали свои мысли при себе. А дня через два после этого случая перс-конюший сломал себе шею, свалившись с обрыва. Исчезла и купчая с родословной жеребца и обязательными отметками о его выездке; её очень хотел заполучить недоверчивый Гордий…

— Послушай, Паппий, я не хочу пить эту гадость, — Митридат с отвращением смотрел на небольшую керамическую чашу, наполненную желтоватой жидкостью, от которой тянуло на рвоту.

— Господин, это необходимо. Мудрый Иорам бен Шамах нашёл в твоём теле болезнь, излечимую только этим снадобьем.

— Я верю ему. Он добр и мудр. Но мне временами бывает так плохо от этого лекарства, что свет становится не мил.

— Потерпи, мой господин. Ещё немного и болезнь отступит. Вчера я тебя осматривал и потому уверен, что Телесфор [148] Телесфор — демон, приносящий выздоровление. уже распрямил свои крылья, чтобы унести хворь.

— Пусть так, но поверь мне, Паппий, — моя душа содрогается от омерзения при виде этой чаши.

— Запей медовым отваром, будет легче.

Митридат, тяжело вздохнув, принял чашу из рук молодого лекаря и, закрыв глаза, стоически выпил её до дна. При этом на его лице не затрепетал один мускул.

— Отвар? — Паппий протянул царевичу фиал.

— Не нужно, — гордо отвёл его руку царевич. — Я мужчина, воин, и должен научиться терпеть боль и… — Митридат с хитрецой улыбнулся, — лекарей, пичкающих меня всякой дрянью.

Паппий в ответ рассмеялся и развёл руками. С тех пор, как он стал личным врачом будущего царя Понта, в его душе всё больше разрасталось чувство любви и преданности к этому своевольному, упрямому и смелому до безумия подростку.

— Сегодня опять пир, — Митридат нахмурился. — И снова мне нужно надевать тяжеленные златотканые одежды, истекать потом, слушать хвалебные речи пьяных обжор… — он побледнел от ненависти. — И смотреть на сытую слащавую рожу нового стратега Клеона.

— Царский сан предполагает не только удовольствия, но и тяжкие труды и многие неудобства.

— Знаю. И готов к этому. Но, клянусь Дионисом, когда сяду на трон, припомню этому наглецу его небрежение ко мне…

Царица Лаодика безумствовала. Страшный, испепеляющий жар запоздалой любви заполонил всё её естество, почти не оставив отдушины для других чувств. Клеон стал для неё кумиром, божеством; на его алтарь царица приносила любые жертвы, какие бы он ни пожелал.

В детскую она теперь заходила редко. С девочками Лаодика была безразлично холодна, лишь мимоходом гладила по головкам, да спрашивала няньку, как они себя ведут, слушая ответы вполуха. Только при виде Хреста она оживлялась и целовала своего любимца. Не по годам расчётливый и хитрый, мальчик начинал капризничать, и царица-мать старалась выполнить любые его прихоти.

Митридата она видела чаще — будущий царь Понта обязан был присутствовать на всех торжествах, устраиваемых во дворце. При этом правящей царице-матери полагалось восседать на троне владыки Понтийского государства, а для царевича ставили с правой стороны, чуть ниже тронной возвышенности, скамью с позолоченной спинкой и разукрашенной драгоценными каменьями подушечкой.

Для живой, деятельной натуры Митридата отягощённые различными церемониальными ухищрениями приёмы и празднества были тягостны и скучны. А пренебрежение и неприкрытая неприязнь со стороны матери временами доводили его до с трудом сдерживаемого бешенства. После окончания очередного торжества Митридат спешил в гимнасий, где фехтовал до полного изнеможения, изливая таким образом свой бессильный гнев, или уезжал на охоту в сопровождении верных друзей. Среди них всегда были Гай, лекарь Паппий, оруженосец Гордий и бывший начальник телохранителей царя Митридата Эвергета галл Арторикс, которому царица не простила памятную ночь смерти мужа и назначила, словно в насмешку, лохагом царской хилии.

В этот раз пир был устроен по случаю прибытия послов царя Каппадокии — слабовольного, но хитроумного Ариарата VI Эпифана Филопатора. Он унаследовал престол своего отца, царя Ариарата V, погибшего в сражении с войсками Аристоника Пергамского.

После смерти царя Каппадокии претендентов на трон было много, но в жестокой междоусобной схватке неожиданно для многих победил не отличающийся особыми личными качествами Ариарат Эпифан, заручившийся мощной поддержкой царя Понта Митридата V Эвергета, который отдал ему в жёны свою дочь, тогда четырнадцатилетнюю Лаодику-старшую. С той поры Каппадокия стала едва не эпархией Понтийского государства. Форос с её подданных собирал стратег Понта, и большая часть его шла в синопскую казну и на нужды сильных гарнизонов понтийских гоплитов, стоящих почти во всех главных крепостях и городах Каппадокии.

Потому приезд каппадокийских послов не был событием, ради которого стоило устраивать торжества. Но царица Лаодика не упускала ни единой возможности покрасоваться на троне в своих лучших одеждах, чтобы лишний раз услышать хор придворных льстецов и поэтов, восхваляющих её женские прелести и царские доблести…

— …Выпей вина, мой друг, и ты забудешь о своих печалях. Поверь, божественный дар Диониса не менее ценен, нежели получаемый смертным от всех девяти муз [149] Музы — в греческой мифологии богини поэзии, искусств и наук; их имена: Каллиопа, Клио, Мельпомена, Эвтерпа, Эрато, Терпсихора, Талия, Полигимния, Урания. , прекрасных спутниц Аполлона [150] Аполлон — в греческой мифологии олимпийский бог, сын Зевса, предводитель муз. . Знаешь, я иногда преклоняюсь перед римлянами хотя бы за то, что они довольно точно определили некие общечеловеческие постулаты. Выпей, Мирин.

— Истина в вине… — поэт Мирин с иронией посмотрел на изрядно подвыпившего грамматика Тираниона, рано облысевшего, подвижного толстяка. — Чревоугодие и пьянство римских патрициев ты возводишь в ранг достоинств рода человеческого.

— Ах, тебе не нравится чревоугодие! Нет-нет, я не возмущён. Просто мне выпала изумительная возможность доказать, что ты не прав.

— Попробуй.

— Чего проще! — Тиранион с сожалением бросил обглоданную кость комнатной собачке, крутившейся у них под ногами.

(С некоторых пор среди понтийской знати пошла мода на этих гладкошёрстных, пучеглазых существ с кривыми ногами, совершено бесполезных с точки зрения здравого смысла. Для охоты они не годились, как сторожевые или боевые псы — тоже. При всей своей бесполезности стоили они баснословно дорого — их привозили купцы из Египта).