Виталий Гладкий - Митридат

— Согласен. Пошлём к нему гонца, — кивнул иудей.

— По-моему, таксиарх Неоптолем и его брат, лохаг Архелай, тоже достойны доверия, — после долгих раздумий наконец высказал своё мнение и купец Менофил. — Неоптолем храбр, и, несмотря на молодость, уже награждён золотым венком за воинские доблести. Царица к нему не благоволит, а это Неоптолему вряд ли по душе.

— Неоптолем хороший воин… — иудей задумчиво огладил бороду. — Спору нет. Но — скрытен. И льстив… Впрочем, любой человек скроен из достоинств и недостатков, и трудно определить, где заканчиваются одни и начинаются другие. Даже если он надумает изменить, помешать побегу царевича уже никто не сможет — мы его известим о наших замыслах в последнюю очередь. А что касается Архелая… — он с сомнением покачал головой. — Умён, напорист, и в то же время жаден, как ростовщик Макробий. Подвигнуть на доброе дело Архелая может только кошелёк с золотом, и вряд ли — веление сердца. А если кто предложит больше? Ненадёжен.

— Архелая я беру на себя, — самодовольно похлопал Менофил по своей поясной сумке; звякнули монеты. — Он получит столько, сколько запросит. Торговаться я не буду. Но клятвенное обещание хранить тайну Архелай мне напишет и скрепит своей кровью. Не думаю, что он осмелится нарушить обет, данный в храме богини Ма — проклятия жрецов страшнее самой лютой казни.

— Кстати, Иорам, скажи — Даипп знает о наших планах? — спросил Алким.

— Верховный жрец богини Ма думает, что свил гнездо под крышей царского дворца надолго. Это простительно, ибо человек по своей природе существо тщеславное и чаще всего власть над себе подобными ставит гораздо выше главных добродетелей — совести и чести, — горечь звучала в словах лекаря. — Не нам судить Даиппа за его чрезмерную гибкость в пояснице. Всё взвешено и определено в этом мире, и неумолимы мойры. И всё же достойно сожаления, что он так быстро забыл царя Митридата Эвергета, коему обязан своим возвышением.

— Даипп опасен. Его коварство не знает границ, — мрачно сказал Асклепиодор. — Я не уверен, что наш замысел уже не стал ему известен.

— О, боги! Если это так, то можно считать, что мы одной ногой в лодке Харона, — побледнел Менофил.

— Не думаю, — Иорам бен Шамах сурово сдвинул брови. — Даипп предусмотрителен и осторожен. Ему ведомо, что мы не одиноки и не беззащитны. И он понимает, что безнаказанно оборвать нити наших жизней невозможно…

Утром следующего дня сикофанты донесли верховному жрецу, что гости царского лекаря разошлись поздно и в хорошем подпитии. Узнав их имена, Даипп призадумался. А когда ему стало известно, что все они к вечеру в большой спешке покинули Синопу, жрец встревожился — такое единодушие не могло быть случайным совпадением. И Даипп послал логографа за помощником начальника следствия, своим ставленником…

Митридат придержал жеребца на взгорье и оглянулся. Позади синело море, а над ним блистал глубокий и прозрачный осенний небосвод. Восходящее солнце уже высветило красную черепицу крыш Синопы, и город казался пёстрым персидским ковром, брошенным небрежной дланью гиганта среди скал полуострова.

Царевич вдруг почувствовал, как чья-то сильная, невидимая рука сдавила сердце. Слёзная поволока затуманила взор, размывая очертания царского дворца с башнями. Митридат судорожно вздохнул и, выпятив подбородок, крепко, до скрежета, стиснул зубы: он сюда ещё вернётся! Рано или поздно, но это будет.

— Вперёд, Тирс, вперёд! — он ударил нагайкой золотисто-рыжего жеребца, пуская его с места в карьер.

По сторонам скакали хмурые, неразговорчивые киликийцы-телохранители…

Гай, Паппий и оруженосец Гордий ждали Митридата, как условились с вечера, возле развалин капища идолопоклонников, в сотне стадий от Синопы на старой дороге. Они выехали затемно, якобы в поисках оленьего стада, чтобы устроить облавную охоту. Но на самом деле им нужно было скрыть от соглядатаев туго набитые вьюки с тёплой одеждой, продуктами и оружием.

Завидев друзей, Митридат осадил скакуна и посмотрел на обугленный молнией дуб в три обхвата, под которым стоял глубоко вросший в землю алтарь кровавого бога варваров. Там, среди голых ветвей, трепетал на ветру лоскут пурпурной ткани. Это был условный знак, означавший, что Диофант со своим небольшим отрядом уже здесь, притаился в засаде.

Митридат властным жестом остановил телохранителей, собравшихся как обычно, взять его в кольцо.

— Слушайте! — зычно выкрикнул он. — Вы останетесь здесь. Дальше я поеду с ними, — показал на друзей. — Разожгите костёр и ждите нас с добычей.

— Господин, по приказу царицы мы должны сопровождать тебя везде, — лохаг, начальник телохранителей, тронул поводья и подъехал к царевичу.

— Я не привык повторять дважды, — Митридат холодно посмотрел в недобро прищуренные глаза лохага. — Вы мои телохранители и обязаны повиноваться в первую очередь мне.

— Мы присягали царице Понта и её приказ для нас — закон, — с вызовом сказал лохаг.

«Видят боги, я хотел сохранить им жизнь, — с сожалением подумал Митридат. — Нити их судеб уже оборваны. Но они об этом, увы, не догадываются. Упрямые глупцы. Да сбудется предначертанное…» И царевич резко вскинул правицу вверх.

Из чащобы позади капища выметнулись всадники. Закованные в чёрные железные панцири, в гривастых шлемах с забралами, скрывающими лица, они показались суеверным наёмникам божествами гор. Засвистели дротики, и два киликийца свалились на землю, сражённые наповал.

— Куда?! Назад! — вскричал, обнажая меч, лохаг, опытный воин, увидев, как ошеломлённые внезапным нападением наёмники стали поворачивать коней, чтобы спастись бегством.

Опомнившись, киликийцы сомкнули строй — нападающих было немного. Заскрежетали мечи, звонким эхом откликнулись скалы на удары по щитам — закованные в железо всадники молча обрушились на телохранителей.

Рубка была короткой, но страшной. Широко раскрыв глаза, Митридат следил за Диофантом; он узнал его по скакуну необычной, редкой в Понте масти — игреневой. Начальник царской хилии опрокинул одного наёмника на землю вместе с конём, второго разрубил почти до пояса, а третьего оглушил ударом щита по голове.

Не выдержав напора железных всадников, киликийцы в страхе бросились врассыпную. И тут раздались зловещие посвисты — Гай, Паппий и Гордий, выбрав удобную позицию на пригорке, почти в упор расстреливали наёмников из мощных, дальнобойных луков, чьи стрелы пробивали даже панцири катафрактариев [162] Катафрактарии — тяжёлая конница, вооружённая длинными копьями. .

Лохаг киликийцев, щит которого напоминал спину дикобраза, столько стрел впилось в трёхслойную буйволиную кожу, поднял жеребца на дыбы и, увернувшись от меча Диофанта, в мгновение ока оказался возле Митридата.