Виталий Гладкий - Митридат

Общественное здание украшали два портика, каждый о шести квадратных столбах, поддерживающих капитель. Между столбами стояли мраморные и бронзовые статуи, выполненные искусными мастерами, явно эллинами, отметил про себя купец: Деметра, Ахилл Понтарх, Афина Линдская и небольшое по размерам изваяние неизвестного Аполлонию бога верхом на коне.

Аполлоний неожиданно глуповато хихикнул — рядом с Диоскурами [190] Диоскуры — братья-близнецы Кастор и Полидевк, сыновья Зевса. и Гермесом растянула толстые губы в придурковатой улыбке главная богиня херсонеситов Дева с подобием посоха в руках, высеченная из цельной глыбы серого мрамора. Купцу было известно, что в своё время Херсонес [191] Херсонес — Х. Таврический; древний город в Крыму (в черте г. Севастополя). помогал царю скифов Агару строить новую столицу Неаполис. Предприимчивые дельцы надеялись задобрить могучих и непобедимых властелинов равнины, даже свой ксоан [192] Ксоан — идол; грубо обтёсанная колода-скульптура. подарили. Но варвары оказались хитрей и дальновидней херсонеситов: поднакопив силы и понастроив крепостей, они захватили почти всю хору [193] Хора — земли, принадлежащие полису (городской общине). Херсонеса, в том числе Керкенитиду [194] Керкенитида — античный город на месте современной Евпатории. и Калос Лимен [195] Калос Лимен — Прекрасная Гавань; небольшой город на западном побережье Крыма. . И теперь оказавшиеся в дураках эллины валят со стен заготовленный для построек камень на головы скифских воинов, обложивших их, как сурков в норе.

Спохватившись, Аполлоний мысленно отругал себя — получается, что он злорадствует. Конечно, теперь из-за войны со скифами торговые люди Херсонеса не могли тягаться с боспорским купечеством. Но радоваться несчастью соотечественников ему не пристало: кто может знать, куда в очередной раз полетят стрелы скифских конных стрелков…

— Аполлоний! Ты что, уснул стоя! — раздался насмешливый голос.

Купец, погруженный в мысли, вздрогнул и обернулся. На пороге общественного здания стоял, потягиваясь, рапсод.

— Что так рано поднялся? — спросил Эрот, зевая. — Не терпится начать торг?

— Прежде нужно принести жертвы богам, — рассудительно ответил купец и пощупал кошелёк у пояса, наполненный серебряными монетами — несмотря на испуг, он всё же умудрился припрятать его от разбойников.

— В акрополе — храмы Аполлона и Афины, за стенами города — Деметры и Гермеса. Выбор не хуже, чем в Пантикапее. На все случаи жизни. Лучше, если не обделишь вниманием никого из богов Неаполиса, в том числе и скифских, — ухмыльнувшись, сказал рапсод.

И снова, в который раз, в голосе Эрота купцу почудились насмешливые нотки.

— Не мешало бы позавтракать, — сменил тему разговора рапсод и похлопал себя по животу. — Пусто…

«Знаю, знаю, чего тебе хочется, забулдыга…» — раздражённо подумал купец и горестно вздохнул — опять вспомнилось родосское вино, булькающее теперь в желудках воинов Палака. Не ответив на прозрачный намёк Эрота, только неопределённо пожав плечами, он поспешил к воротам — их в это время открывали дюжие стражники.

— Вот так, дружище, — Эрот потрепал за ухо пса, сидящего на ступеньках и выгрызающего из лохматой шерсти блох. — Благодарность — чувство, которое умерло, ещё не родившись. Не будем его строго судить, — кивнул в сторону быстро удаляющегося Аполлония. — Голос наших пустых желудков чересчур тих для того, чей слух привычен к бренчанью золотых и серебряных монет. Идём, поищем доброго человека, и он угостит тебя костью с остатками мяса, а меня — глотком непрокисшего вина.

И рапсод направился в сторону квартала ремесленников, где его старый знакомый, лишённый жрецами за какие-то грехи ольвийского гражданства, держал убогую харчевню. За ним, припадая на раненую ногу, поковылял и пёс…

Аполлоний был радостен и доволен — его товары шли нарасхват и по цене почти вдвое выше той, на какую он рассчитывал. Особенно хорошо брали вина и украшения. Свои повозки боспорский купец разместил на площади в центре скифской столицы. Обычно здесь занимались выездкой лошадей и обучали мальчиков верховой езде.

За товары скифы платили мехами, вычиненной кожей, кадушками с горным мёдом (его привозили в Неаполис тавры), кругами тёмного воска, реже — чеканной монетой самого разного достоинства и государственной принадлежности: херсонесскими драхмами [196] Драхма — греческая весовая и денежная единица различного достоинства; масса афинской серебряной драхмы составляла 4,36 г (1 Д. = 6 оболам). и тетроболами [197] Тетробол — греческая монета = 4 оболам; вес — 2,9 г. , статерами Понта и боспорскими халками [198] Халк — старинная греческая медная монета; на 1 обол шло 8 — 12 халков. , ольвийскими лептами и аттическими оболами, денариями и сестерциями Рима.

Благодушествующий Аполлоний обратил внимание на скифского подростка лет пятнадцати, в восхищении уставившегося на акинаки, выкованые кузнецами Пантикапея. Что-то очень знакомое почудилось купцу в чертах лица мальчика: крутые скулы, тяжёлый подбородок, орлиный нос, серые до голубизны глаза, длинные тёмно-русые волосы…

И тут чья-то тяжёлая рука опустилась на его плечо.

— Ба, кого я вижу? Ты ли это, мой старый друг? Не верю глазам своим — Аполлоний отважился на путешествие в Неаполис. Хайре, дружище!

— Эвмен?! — купец с удивлением воззрился на низкорослого мускулистого мужчину с длинной седеющей бородой, подстриженной на скифский манер — лопаточкой. — Вот уж не ожидал…

Они обнялись.

— Отпусти, задавишь… Медведь… — лицо Аполлония покрылось красными пятнами, так крепко облапил его волосатыми ручищами Эвмен. — Уф-ф…

— А ты всё толстеешь… — посмеиваясь, похлопал его по загривку Эвмен. — Но дела твои, похоже, оставляют желать лучшего, коль уж сам сюда пожаловал.

— Не совсем, не совсем… — смутился Аполлоний и спросил, торопясь перевести речь на другое: — Ну, а ты как здесь очутился?

— Большим человеком стал, — подмигнул Эвмен. — Ольвию прибрал к рукам царь Скилур, торговать хлебом ольвийским купцам он запретил, вот я и предложил государю скифов свои услуги. Теперь у меня титул придворного эмпора. Продаю скифскую пшеницу.

Он наконец заметил мальчика, который в этот миг робко дотронулся до чеканных электровых бляшек, украшающих ножны дорогого акинака. Подметив что-то необычное во взгляде старого приятеля, Аполлоний спросил:

— Ты его знаешь?

— Ещё бы… — Эвмен говорил вполголоса. — Это сын царя Савмак.

— Что?! Сын… Царевич? — изумился Аполлоний. — У него ведь Палак… — только сейчас он сообразил, кого напоминал облик подростка — Савмак был очень похож на старшего брата.