Виталий Гладкий - Митридат

— Он не мог знать, что пообещавший доставить нас в Элладу купец — агент киликийцев, — возражал ему Тарулас, сонно поклёвывая носом.

— Но Сабазий свёл нас с этим продажным псом, значит ему и ответ держать, — упрямился Пилумн.

— Как сказать… — угрюмо улыбнулся Тарулас. — Если бы кое-кто не уснул, будучи на страже, то мы сейчас гуляли бы по Афинам свободные, словно ветер.

— М-м… — промычал смущённый Пилумн. — Этот проклятый купец, провалиться ему в Тартар, был таким обходительным…

— И щедрым, — подхватил с иронией Тарулас. — Уж чего-чего, а вина он не жалел.

— Да, — простодушно согласился Пилумн. — Отменное было винцо. Хорошо выдержанное и крепкое, как… — только теперь он заметил осуждающий взгляд друга и, смешавшись, умолк.

— Вот-вот. Именно — крепкое, — вздохнув, пробормотал Тарулас и отвернулся.

Пилумн заворочался от избытка переполнивших его голову мыслей и зло выругался, глядя на цепь, сковавшую их друг с другом: к сожалению, киликийцы чересчур осторожны и предусмотрительны…

Савмак неожиданно почувствовал, как его глаза увлажнились. Раб… Сильно, до скрежета стиснув зубы, он уткнулся лицом в песок, стыдясь мимолётной слабости. «О, Фагимасад [227] Фагимасад — скифский бог, тождественный греческому богу морей и океанов Посейдону. , укрепи мой дух…» — прошептал Савмак.

— Эй, ты, дубина! Уснул? — плеть келевста ожгла голые плечи Пилумна. — Я к тебе обращаюсь. Поднимайтесь, лежебоки, — он пнул Таруласа. — Принесёте котёл со жратвой.

Зарычав от ярости, как медведь, Пилумн вскочил на ноги, схватил келевста, поднял над головой и швырнул на землю. Ошеломлённые охранники на некоторое время оцепенели, наблюдая за своим начальником, который, извергая проклятья, ползал на карачках.

— Чего стоите, олухи! — наконец вызверился на них келевст. — Убейте этого подлого раба, искрошите его в мелкие кусочки!

Охранники торопливо достали мечи и стали окружать разъярённого Пилумна. Тарулас тоже поднялся и, с мрачной решимостью отдать жизнь не даром, стал спиной к спине друга.

— Нет, постойте, я сам! — келевст в конце концов протёр залепленные песком глаза и присоединился к охранникам.

Выхватив меч, взбешённый пират ринулся на взбунтовавшихся рабов, как бодливый бык на красную тряпку. Не сговариваясь, Пилумн и Тарулас вдруг расступились, насколько позволяла ножная цепь, и потерявший от неожиданности способность что-либо соображать келевст оказался в молотилке, откуда вылетел, словно камень из пращи, изрядно помятый и без оружия.

— Убейте!.. — возопил незадачливый воитель, в очередной раз пропахав носом горячий песок.

Но пираты на этот раз не оказали должной прыти — мрачная и устрашающая фигура Таруласа с мечом в руках и огромные кулачищи Пилумна, не позволяли надеяться на быструю и лёгкую победу в предстоящей схватке. Тем более, что и среди остальных рабов поднялось волнение и недовольный ропот.

— Отставить, — негромкий, но властный голос заставил облегчённо вздохнуть колеблющихся охранников, и они тут же опустили оружие.

В круг, образованный пиратами, вошёл иронично улыбающийся Селевк, командир флагманского судна «Алкион», предводитель киликийцев.

— Мне бы не хотелось выбросить ваши тела в морскую пучину, — всё так же улыбаясь и с восхищением глядя на мощную фигуру Пилумна, сказал миролюбиво Селевк. — Вы не будете наказаны, даю слово. В случившемся виноват келевст, я всё видел. Поделом ему. Меч, — он подошёл почти вплотную к Таруласу и протянул руку.

Какой-то миг поколебавшись, фракиец со вздохом сожаления отдал оружие: опытным взглядом старого воина он заметил нескольких лучников, державших рабов на прицеле. Пилумн, понуро опустив голову, только прорычал, как затравленный зверь.

— А теперь — ужинать, — как ни в чём не бывало, приказал Селевк, жестом распуская охранников.

— Селевк! — грубо расталкивая собратьев по разбойному промыслу, к предводителю подступил кряжистый пират с отсечённым левым ухом. — Кто дал тебе право распоряжаться моими людьми?! Эти рабы оскорбили моего келевста и должны понести наказание.

— Рабы — моя собственность, Гриф, — Селевк посуровел. — Мне они стоили немалых денег. И из-за твоего дурака-келевста я не намерен понапрасну терять своё добро. А распоряжаюсь твоими людьми я по праву старшинства. Надеюсь, ты не забыл, кто здесь предводитель? И что ты всего лишь один из подчинённых мне начальников суден, составляющих нашу флотилию?

— Ха-ха! Вы слышали? — кряжистый обернулся к остальным вожакам пиратов, с неодобрением внимавшим их спору. — Этот мальчишка возомнил себя вершителем наших судеб. Смешно!

— Ты не прав, Гриф, — примирительно сказал один из вожаков, убелённый сединами, но ещё довольно крепкий старик с хищным орлиным взором. — Селевка мы сами выбрали предводителем, тайным голосованием. Молодость не достоинство, но и не порок. Селевк храбр, умён и удачлив. Благодаря ему наши трюмы полны добра, а мы до сих пор живы.

— Старый пёс, ржавый якорь тебе под ребро! — едва не задохнулся от ярости Гриф. — Тебя прикормили, и ты теперь, как пёс, с умилением воешь на луну. Но это твоё личное дело. А я не желаю подчиняться этому сосунку! И требую справедливости! Рабы понесут наказание, это сказал я, Гриф! — он вырвал меч из ножен. — И пусть кто-либо попробует мне помешать!

— Ты сам выбрал свою судьбу, — с необычайным спокойствием сказал Селевк, обнажая кривой меч. — Пусть теперь нас рассудят мойры, — и он зловеще покривил губы в небрежной ухмылке.

Гриф напал молниеносно. Он был отменным бойцом, мастером абордажных атак, сильным, как бык, и храбрым до безумия. Но в этот день грубая физическая сила столкнулась в смертельном поединке с юношеской ловкостью и железной волей, подкреплёнными незаурядным фехтовальным мастерством.

Невозмутимый Селевк с изяществом отражал наскоки Грифа, потерявшего от гнева голову. Правда, несколько рубящих ударов сверху, заставили его побледнеть от боли в кисти руки, но, закусив губу до крови, чтобы сдержать невольный крик, Селевк закружил вокруг противника в вихревом танце, пытаясь достать того снизу. Решив, что Селевк испуган и уклоняется от схватки, Гриф оскалил крупные волчьи зубы в злобной усмешке и обрушился на него с ещё большим напором.

Тем временем окружившие их пираты начали волноваться, словно море при первых порывах штормового ветра. Здесь были сторонники и Грифа и Селевка. Кое-кто, припомнив старые распри, уже недвусмысленно поглаживал рукояти мечей, выискивая в толпе своих обидчиков, как настоящих, так и мнимых — зрелище смертельного поединка подогревало кровь и хмелило головы. Вожди киликийцев, более сдержанные и умудрённые жестоким житейским опытом, мысленно молили и своих и чужих богов, чтобы поединок закончился как можно быстрее. Их уже не волновало, кто победит. Главным было предотвратить неминуемое побоище среди своих, что случалось нередко, особенно при разделе добычи.