Виталий Гладкий - Митридат

Римский агент сказал это на чистом киликийском языке, чем немало удивил пирата.

— Я всегда беру то, что мне нравится и что плохо лежит, — резко ответил Селевк. — И в этом Рим мне не указ. Но кто ты? И откуда тебе известна наша речь?

— Этого римлянина я знаю… — к Селевку подошёл один из вождей, седой старик с хищными орлиными глазами; склонившись к уху предводителя пиратов, он прошептал несколько фраз.

— А ты везучий, римлянин, — покривил губы в небрежной ухмылке пират. — Сегодня великие мойры явно к тебе благосклонны. Уходи. Ты свободен. Дай ему лодку, — приказал он своему помощнику.

— Господин! Господин… — умоляюще проблеял невесть каким образом пробравшийся сквозь толпу Макробий. — Отпусти и меня. Я старый немощный человек. Я болен… и ни на что не годен…

Селевк с трудом понял из-за косноязычия горбуна, о чём тот просит.

— Что это за красавчик? — спросил Туберона пират. — Только говори правду, — в его голосе прозвучала угроза.

— Ростовщик Макробий, — нимало не поколебавшись, ответил Авл Порций.

— Он богат?

— Трудно сказать, — с некоторой иронией молвил Туберон. — Об этом вряд ли кто будет кричать на всех перекрёстках.

— Значит, богат, — с удовлетворением улыбнулся Селевк. — Отведите эту старую обезьяну на «Алкион» и берегите, как родную мать. Если он не заплатит мне достойный выкуп, я прибью его гвоздями к мачте.

Стенающего Макробия, у которого от слов пирата вдруг отнялись ноги, под руки потащили на миопарон. Авл Порций поклонился на прощанье вождям киликийцев и Селевку и спустился в ожидающую его одновесельную лодку. Вынужденная морская прогулка в одиночестве не страшила римского агента, не мало перевидевшего на своём веку. Кроме того, гавань острова Самос была совсем близко.

Вскоре стремительные, словно стрижи, миопароны киликийских пиратов вспенили утреннюю синь морской волны. Ветер был попутный, и Селевк, подставляя разгорячённое недавним боем лицо под мириады мелких брызг, взвихрённых тараном, мысленно подсчитывал барыши, ожидавшие его впереди: купеческие суда всё ещё были в пределах видимости и плелись медленно, как брюхатые коровы.

Огромное солнце медленно вспухало над горизонтом, и на фоне его оранжевого диска подожжённая пиратами трирема казалась куском тающего воска.

Шторм, свирепствовавший над Эгейским морем почти двое суток, разметал миопароны киликийцев во все стороны. Некоторым повезло укрыться в тайных гаванях, несколько суден выбросило на берег, и об участи оставшихся в живых можно было только догадываться — на псов удачи точили зубы все прибрежные греческие полисы; киликийских пиратов никогда не брали в плен и не продавали в рабство, а уничтожали на месте.

Только «Алкион» успел проскользнуть в Мраморное море, и теперь вяло болтался на якоре у пристани Византия. Во время шторма сломалось рулевое весло, и судовой плотник готовил новое, тщательно скобля и шлифуя широкую лопасть. Сам Селевк вместе с помощником и несколькими приближёнными коротал время в гнусной харчевне на задворках гавани, где обычно собирался портовый сброд.

Несмотря на молодость, пират был хитёр и коварен, как старый лис. Ещё на подходе к Византию косой киликийский парус был заменён на прямоугольный, обычный для судов эллинов, команду переодели в одежды сирийцев и прибитую под акростолем доску с названием судна сменили на новую с именем какого-то иноземного божества.

Макробий бесцельно слонялся по палубе «Алкиона», бормоча проклятия в адрес обманщика и предателя Авла Порция Туберона. Ростовщика не заковали в цепи, как остальных пленников, видимо, учли возраст и слабое здоровье. Но от этого ему было не легче — Селевк запросил за освобождение огромную сумму золотом, и Макробий всерьёз начал подумывать о самоубийстве. Прижимистая душа ростовщика не могла снести такого надругательства над любимым идолом.

«Я разорён и унижен! — беззвучно бушевал Макробий. — Лучше смерть… О-о, нет, я вырвусь отсюда и тогда берегись, Авл Порций! Ты мне ответишь за всё…»

Редко кто мог предположить, что под невзрачной трухлявой оболочкой таились могучий ум и несгибаемая воля. Все страхи Макробия происходили лишь от боязни потерять то, на что он потратил жизнь — свои немалые сокровища. Многие пытались завладеть ими, кое-кому даже казалось, что ещё немного, и загнанный в угол тем или иным способом ростовщик безропотно откроет тайные закрома с золотом, серебром и драгоценностями. Но с виду покорный и робкий Макробий вдруг змеёй ускользал из расставленных капканов и наносил разящий смертельный удар…

Ростовщик на цыпочках подошёл к рабам-гребцам, сидевшим у борта. Некоторое время он был поглощён созерцанием небольшой компании, среди которой выделялись два богатыря. Это были Пилумн и новый раб по имени Руфус, бывший кормчий римской триремы. Они уже успели сдружиться и теперь о чём-то вполголоса разговаривали.

Наконец Пилумн заметил горбуна.

— Ба, наш старый добрый приятель! — вскричал он, широко улыбаясь. — Макробий, как я рад лицезреть тебя, мой незабвенный покровитель. Подойди поближе, и давай обнимемся, — он сделал вид, что встаёт.

Макробий в испуге отшатнулся и, за что-то зацепившись, едва не растянулся на тщательно выскобленных досках палубы. Гребцы дружно расхохотались.

— Как, ты не хочешь? — деланно удивился Пилумн. — Ну я, конечно, не молодая наложница, но и ты, мой дорогой приятель, м-м… скажем так, не блещешь красотой.

Все опять рассмеялись. Киликийцы-охранники стали лениво оборачиваться на шум. Они расположились на носу миопарона и перемывали косточки своему вождю и его приближённым, веселящимся в харчевне — Селевк под страхом немедленной казни запретил им прикасаться к вину.

— Заткнись, Пилумн, — остановил друга Тарулас, пристально наблюдавший за Макробием. — Он один из нас, такой же раб, как и мы, — по выражению лица ростовщика, бывший центурион понял, что у того есть, что сказать им. — Присаживайся, Макробий, — приветливо пригласил он недавнего недоброжелателя.

Ростовщик, опасливо косясь на смутившегося Пилумна, присел на корточки рядом с Таруласом так, чтобы его не видели охранники.

— У меня есть план… — шепнул она на ухо фракийцу.

Тот понял мгновенно, о чём пойдёт речь, посерьёзнел и подал знак окружавшим их гребцам. Они тут же разбились на мелкие группы и стали играть в кости, чтобы отвлечь внимание пиратов от Макробия — Селевк не разрешал ростовщику даже приближаться к банкам, где сидели рабы-гребцы, пригрозив в противном случае наказать его палочными ударами по пяткам.

Захлёбываясь от торопливости, ростовщик рассказал Таруласу о своих замыслах. Посветлев лицом, тот размышлял недолго.