Джордж Генти - Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь (сборник)

Армия гугенотов отступила в Коньяк, где в то время находилась мужественная королева Наваррская. Сын ее, молодой принц Генрих, был объявлен, после смерти Конде, главнокомандующим армией, а молодой Конде, его ровесник, – состоящим при нем.

Опьяненный своей победой, герцог Анжуйский опозорил себя гнусным поступком: он приказал отвезти обнаженное тело Конде на осле в Жарнак и выставил его на четыре дня перед занимаемым им домом. Затем он разослал тщеславные депеши ко всем католическим государям Европы о победе над гугенотами и двинулся на Коньяк. Однако стоявшие там семь тысяч рекрутов Колиньи приняли королевскую армию с такой решимостью, что не только все атаки на стены были отбиты с тяжелыми для католиков потерями, далеко превышавшими понесенные ими в битве при Жарнаке, но этот урон еще сильно увеличился благодаря удачным вылазкам гарнизона. Простояв с месяц перед городом, герцог отступил. Так же безуспешны были его осады Сень-Жан д’Анжели, но Мюсидан был взят. Штурм его стоил жизни одному из лучших католических офицеров, де Бриассаку, за что герцог отомстил гнусным истреблением всего гарнизона, сдавшегося на условии пощады жизни и имущества сражавшихся.

Радость гугенотов по поводу успехов была омрачена смертью доблестного д’Андело, брата адмирала; смерть его приписывали яду, который будто бы дан был ему человеком, подосланным Екатериной Медичи.

Франсуа де Лаваль и Филипп Флетчер были оба серьезно ранены в битве при Жарнаке, где потеряли двадцать человек из своего отряда. Они были, однако, в состоянии добраться верхом до Коньяка. Адмирал посетил их. Он видел их небольшой отряд, прикрывавший общее отступление во время атаки Конде, и как только они оправились немного, посвятил их в рыцари, а затем отослал в Ла-Рошель для отдыха и излечения.

Молодой принц Наваррский, находившийся в Коньяке, сильно привязался к Филиппу и часто навещал его. Он снова просил Колиньи назначить Филиппа в число приближенных к нему рыцарей, но адмирал отказал, повторив ему те же доводы.

– Есть много молодых французов, принц, – сказал он в заключение. – Почему вы не приблизите к себе графа де Лаваля? Вы еще вчера говорили, что любите его.

– Да, он похож на своего кузена, и если нельзя назначить Филиппа, то я хотел бы иметь при себе его.

Франсуа с радостью согласился на это назначение и тотчас сообщил Филиппу, какой великой чести он удостоился, и в то же время высказал сожаление, что ему придется расстаться с кузеном.

– Не думай об этом, Франсуа, – оказал Филипп. – Генрих Наваррский, вероятно, будет королем Франции, и каждый французский дворянин должен считать своим нравственным долгом служить ему.

Поэтому друзья отправились в Ла-Рошель только на самое короткое время, чтобы отдохнуть и подышать морским воздухом; затем Франсуа собирался передать начальство над своими людьми Филиппу, а сам должен был сопровождать принца Наваррского. О своем посвящении в рыцари и назначении в свиту принца Франсуа тотчас уведомил графиню и в Ла-Рошели нашел уже ответ, в котором она выражала свою радость.

«Радуюсь тому также, – писала она между прочим, – что при твоем новом положении тебе придется реже участвовать в бою. Я не колеблюсь рисковать твоей жизнью для нашего дела, но все-таки ты мой единственный сын, и если тебя убьют, я останусь одна на свете».

В Ла-Рошели молодые рыцари поселились у Бертрама и были сердечно приняты им и его дочерью. Они часто предпринимали пешком прогулки за город и посетили все живописные места в окрестностях.

Филипп аккуратно писал своим родным в Англию и получал от отца и матери, а также от дяди и тетки письма. Отец был черезвычайно доволен успехами сына, хотя и тревожился о нем.

«Я не говорю, – писал он, – чтобы ты берег себя; но все мы были бы в большом горе, если бы с тобой случилось что-нибудь».

Письма его матери и тетки были совершенно другого рода – они говорили более всего о святом деле, которому он, Филипп, служит, и обе очень радовались, что он спас в Ниоре стольких гугенотов. Дядя, напротив, отличался в письмах чисто светскими интересами.

«Твоя тетя пишет нам, что тебя очень хвалят. Она говорит, что ты отличаешься, обратил на себя внимание принца Конде и адмирала, оказал услугу королеве Наваррской и ее сыну и получил от них знаки их благоволения, что тебя весьма уважает граф де Ла Ну, лучший из дворян Франции; он говорит, что ты, вероятно, будешь скоро посвящен в рыцари. Не следует презирать светские почести, Филипп, в особенности если они даются за заслуги, хотя к ним и относятся с пренебрежением наши единоверцы. Мне доставляет удовольствие мысль, что приобретенное мной состояние перейдет к моему племяннику, которым я могу гордиться, и который в этой стране займет со временем такое же видное положение, какое его предки со стороны матери занимали на моей родине. Поэтому меня очень порадует весть, что ты заслужил рыцарские шпоры и к тому же получил их из рук такого великого полководца и достойного человека, как адмирал Колиньи. Когда я получу весть об этом, то устрою пир для всех бедных в Кентербери».

Вернувшись в лагерь, Филипп сильно заскучал в одиночестве и бездействии: об отряде заботился Монпес, граф де Ла Ну находился в плену, а Франсуа – с принцем. Но вот как-то к нему явился паж с приглашением от Колиньи.

– Мы завтра выступаем, сэр Флетчер, – сказал ему адмирал. – Идем на соединение с виконтами, а потом направимся на соединение с герцогом Цвайбрюкенским, идущим, как слышно, к нам. Мне нужно послать ему письмо, и я не знаю никого, на чью храбрость, такт и осмотрительность я бы мог положиться в такой же мере, как на ваши. Поручение это, как вы понимаете, очень опасное. Возьметесь ли вы за него?

Филипп поблагодарил за честь и доверие.

– Нужно спешить, – продолжал адмирал. – Возьмите сколько хотите людей и хороших коней и поезжайте с Богом как можно скорее. Письма будут готовы к десяти часам вечера.

Обдумав поручение и посоветовавшись с Пьером, Филипп решил взять с собой только его и двух своих ратников, Эсташа и Роже. Маленький отряд мог проехать незаметнее и легче достать для себя все необходимое. Решено было также снарядиться как можно легче и не обременять себя ни чемоданами, ни кольчугами, а запастись только на первое время съестными припасами.

Навестив двух других своих ратников, Генриха и Жака, раненных при Жарнаке и теперь лежавших в госпитале, Филипп зашел в дом, занимаемый принцем. Там он застал Франсуа в гостиной в обществе двух или трех приближенных принца.

– Я слышал, ты опять уезжаешь, – сказал Франсуа, – и позавидовал тебе, но мы завтра тоже выступаем.

– Кто тебе сказал, что я уезжаю? – спросил Филипп.