Далия Трускиновская - Свидетель с копытами

– Звание жены того не стоит, голубушка.

– Стоит, ваше сиятельство. Он мне слово дал, он должен слово сдержать. И я ему слово дала.

– Ты не представляешь себе, голубушка, что такое дорога в Сибирь… – княгиня вздохнула.

Сама она, понятное дело, там не бывала. Но ездила с покойным князем в Киев к его родне и там свела знакомство с удивительной женщиной, прибывшей в Киев с больным сыном и хлопотавшей о том, чтобы принять постриг в Киево-Флоровской обители. Женщина эта была дочь фельдмаршала Шереметева и вдова несчастного князя Ивана Долгорукого. Она рассказывала о сибирской ссылке, где побывала с семьей покойного мужа, и рассказывала так, что княгиня содрогалась.

– Может быть, мне и не придется туда ехать, – сказала Амалия. – Все зависит от его ответа. Коли будет мне мужем – скажу, что его обманом в это дело втянули, назову все имена, перескажу все разговоры так, как мне надо. Коли откажется – скажу иначе. Так, как сейчас вашему сиятельству пересказывала.

– Тебе так уж замуж хочется?

– Я девять лет свадьбы ждала, госпожа княгиня. Все лучшие годы – ждала и ждала. И потом… А когда он появился, я поняла – Бог услышал мои молитвы. Поняла – Бог мне позволил его взять… Пускай он мне теперь за все ответит.

Княгиня негромко рассмеялась. Мало кого она уважала, но упрямство калеки ее тронуло, Амалия оказалась норовистой женщиной, а таких княгиня любила.

– Хвалю! Хвалю! А где же вас по вашей вере в Москве обвенчать?

– В кирхе Святого Михаила, я уже узнавала, госпожа княгиня.

– Умница. Лучшую свою запряжку дам – везти тебя под венец, – в голосе княгини было едкое ехидство. – Пусть у тебя будет праздник – такой, какого ты и во сне бы не увидела. А знаешь почему? Не знаешь? Потому что лишь этот день в твоей жизни и будет радостным. С таким мужем тебе счастья не видать. Давай-ка лучше поищем другого. Хоть ты и калека, а с приданым найдешь себе…

– Другой мне не нужен.

Княгиня внимательно посмотрела в светлые глаза немки.

– Упряма же ты…

И добавила по-русски:

– В тихом омуте черти водятся…

– Он дал мне слово, госпожа княгиня, – добавила Амалия. – Если Бог на небесах есть, то ему, Богу, все равно, хожу я на двух ногах или прыгаю на костыле.

Княгиня согласилась, подумав при этом, что для Господа это, может, и не имеет значения, но господин Вессель будет попеременно бегать от жены к сердобольным особам и получать за это костылем по спине.

И еще она подумала: неведомо, что у нее самой творилось бы в голове и в душе после девятилетнего ожидания и затем – пятилетней жизни в убогом состоянии.

– Но то, что ты говорила о покушении на некую особу, – тоже вранье?

– Нет, ваше сиятельство. Только мой несчастный жених был в этом деле вроде мальчика на посылках и сам смертельно боялся господина, который всеми командовал.

– Не врешь? И что за особа?

Амалия задумалась.

– Они изготовили тряпичную куклу в человеческий рост и ей в голову стреляли. Кукла была в дамском платье – наверно, собирались застрелить какую-то даму.

– Хорошенькая новость… – проворчала княгиня. – Слушай, Христом-богом тебя прошу, откажись ты от этого жениха!

– Я должна выйти за него замуж, – ответила Амалия. – Иначе зачем я вообще живу? Я должна, я должна…

Утром княгиня, позавтракав, приняла гостя – священник Братеевского храма сам явился к ней с визитом. Не каждый день такая знатная покойница попадается – как не встать затемно, как не явиться самолично с утешением?

Княгиня выслушала слова утешения с истинно христианским смирением. Она знала, что придется пройти и через это. Никто в усадьбе не смел ее утешать, даже Агафья, все боялись лишнее слово сказать. Священник тоже проявил умеренность – ему уже донесли про Аграфенино пьяное житье и про материнский способ избыть беду.

Потом княгиня сама отправилась к чулану, где лежал Вессель.

– Ну, что, надумал жениться? – прямо спросила она.

Вессель думал о женитьбе всю ночь. И вот до чего он доразмышлялся. Когда бы Амалия осталась прежней, кроткой и покорной, то, пожалуй, можно с ней и под венец – во избежание худших бед. Но она стала ведьмой с горы Броккен! Чем такая жена, да еще калека, – так лучше сразу в петлю.

И, рассуждая далее, Вессель понял: доказательств его вины нет никаких, кроме свидетельства бешеной немки, а она – лицо, заинтересованное в браке, так что может и соврать. Иными словами – ее слово против его слова, а свидетелей ни с той, ни с иной стороны нет, разве что Бейер окажется столь глуп, что даст себя изловить. Но он ловок и хитер.

Поэтому Вессель и по-русски, и по-немецки сообщил, что жениться отказывается наотрез. Да, просил о помощи, да, жил с приятелями во флигеле. Но приятели малознакомые, сошлись с ним за карточной игрой, потом разошлись; может, шулера, может, промышляют мелким воровством. Мало ли что дуре померещилось? Чист, невинен, ни в чем не замешан! Главное – кричать об этом погромче.

Даже если Амалия приведет к охотничьему домику, там пусто.

Говорил Вессель убедительно, да вот беда – княгине понравилось упорство Амалии в достижении цели. Опять же – княгиня знала, что Амалия безупречно девственна. И это вызывало жалость у женщины, которая кроме своего законного болвана знала и других мужчин, красивых и пылких. Надо же было немке узнать, что это за утеха и забава.

Она вернулась к себе в спальню, где Агафья командовала наводившими порядок горничными.

– Маврушка, кликни Игнатьича, – велела она.

Когда старый лакей явился на зов, княгиня сидела в своем кабинетике и писала письмо.

– Вот, пошлешь человека в Остров, графу в собственные руки, – велела она. – Ночью не до эпистол было, хоть сейчас, с утра, поблагодарю, что Лизаньку ищет. И когда она найдется – надо бы графу подарок сделать. Знаю, ничем его не удивишь, да без подарка нехорошо.

– Бурка ощенилась, – сообщил Игнатьич.

– Разродилась-таки! Слава те Господи!

Старая сука, которую покойный князь купил еще щеночком, была хороших кровей, отменной репутации, и корзина породистых щенят – достойный подарок любителю охоты.

Игнатьич взял запечатанное розовым воском письмо и вышел. Княгиня задумчиво грызла перышко. Потом распорядилась позвать Амалию.

– Где эти злодеи тебя держали?

– В домике, ваше сиятельство, в лесном домике. Там же их лошади стояли, и карета, и еду они там готовили. А в карете они держали тряпичную куклу.

– При тебе в ту куклу стреляли?

– Нет, при мне – не стреляли, но говорили о том, как ей в голову стреляли.

– Уж не ту ли пальбу мы слышали? Я думала, графская охота… Агаша, Агаша! Пошли за Игнатьичем, верни его!

И княгиня взялась сочинять другое благодарственное послание. В нем она, кроме словесных реверансов, просила графа послать людей в старый охотничий домик, поскольку есть подозрение – там устроили притон лесные налетчики. У нее, у княгини, после смерти князя, поскольку сама она охотой не балуется, не стало молодых охотников, а те, что были, уже в годах. А графские егеря – молодцы, отменные стрелки, пусть бы поглядели да докопались, что там недавно была за пальба.