Артуро Перес-Реверте - Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц

И продолжал безмятежно разглядывать меня. Лицо под узкополой шапкой было покрыто мельчайшими капельками дождя.

– Хочешь что-нибудь спросить, Иньиго?

Я покачал головой и уставился на беспокойную воду канала:

– Нет. Все ясно.

Он повернулся к остальным:

– Итак, если не поступит отмены, послезавтра вечером встречаемся у моста Убийц. Устраиваем дожу славный ужин. Само собой, оружие всем спрятать под плащами и быть готовыми к тому, чтобы Бог упас или черт подрал.

– Аминь, – повторил Роке Паредес.

Сааведра Фахардо торопился. Завернувшись в черный плащ и низко надвинув шляпу, он вылез из гондолы и стал взбираться по ступеням, стараясь не поскользнуться на зеленой плесени, влажной от приливов и дождя. Когда же, отдуваясь и сопя под плащом, закрывавшим лицо, он добрался до нас, то прежде всего окинул меня недоверчиво-пытливым взглядом.

– Это мой вестовой, – сказал капитан Алатристе. – Я говорил вам о нем.

Секретарь испанского посольства кивнул и огляделся по сторонам, убеждаясь, что вокруг нет посторонних глаз и ушей: если находишься в Венеции, это очень полезная привычка. Эскуэро – так назывались здесь стапели для маленьких судов – располагался очень близко к причалу Дзатере, стоявшему на берегу широкой и короткой водной перемычки между Большим каналом и каналом Гвидечча. За деревянными навесами, оберегавшими склады и мастерские, виднелся треугольный фронтон церкви Сан-Тровазо.

– Новости есть? – спросил Сааведра Фахардо.

– От вас ждем.

Мы шли мимо вытащенных на сушу гондол и баркасов со спущенными парусами. Пахло сырым деревом и смолой. Едва завидев нас, хозяин верфи пошел навстречу между полудесятком мастеровых, работавших стамесками и рубанками, почтительно обнажил голову и проводил нас в крытый склад, где хранились инструменты, весла, уключины, после чего удалился. Там было так же холодно, как снаружи, отчего мы продолжали кутаться до глаз в плащи, словно заговорщики, каковыми, впрочем, и были.

– Перестановки утверждены. Вы остаетесь командиром.

В дверь постучали, прося разрешения, потом хозяин, просунув голову в щель, вполголоса переговорил о чем-то с Сааведрой Фахардо и скрылся. Вслед за тем через порог шагнул новый персонаж. Это был человек средних лет, низкорослый, широкоплечий, кряжистый, в провощенной куртке, какие носят рыбаки на лагуне, а из-под куртки виднелись кожаная альмилья и роговая рукоять ножа за поясом. Когда он сдернул свой шерстяной берет, обнаружились черные кудрявые волосы. Кроме того, имелись брови в два пальца толщиной и косматые, страховидные бакенбарды, занимавшие щеки целиком и доходившие до углов рта.

– Это Паолуччо Маломбра, – представил его секретарь. – По роду занятий – контрабандист.

– Чего? – поинтересовался капитан.

– В последнее время – свинина и сало. На эти товары в Венеции слишком высоки акцизы. А поскольку стен нет, товар тайно, на лодках, доставляется с материка… Паолуччо от младых ногтей промышляет этим – возит мясо, вино, масло… В соответствии с требованиями времени. И знает лагуну, как никто.

Новоприбывший тем временем кивал в такт словам, произносимым по-испански, словно понимал, о чем идет речь. Я оглядел его сверху донизу и поразился тому, до чего же он грязен. И воняло от него рыбой – не то сушеным тунцом, не то вяленой треской, не то соленой сардиной, а может быть, ими всеми сразу. Всем, то есть ассортиментом последнего незаконного груза.

– Так что, если вдруг не заладится, – продолжал дипломат, – он вас заберет и доставит в безопасное место.

Мы с капитаном удвоили внимание, с живым любопытством всматриваясь в Маломбру и изучая его до самых белков глаз. Тот не выказывал недовольства и, вероятно, воспринимал как должное, что при такой работе люди смотрят на него не без предубеждения.

– Полагаю, заслуживает доверия, – подвел капитан итог своим наблюдениям.

– Вполне заслуживает. Он не впервые вытаскивает из Венеции тех, кому срочно необходимо оказаться подальше. И берет недешево.

Паолуччо Маломбра кротко взирал на собеседников и по-прежнему не открывал рта. Но время от времени кивал.

– Он что у вас, немой? – осведомился капитан.

Прозвучало со злой насмешкой, но, к моему удивлению, Сааведра Фахардо в свой черед кивнул – и с очень серьезным видом:

– Да. Так уж сложились его житейские обстоятельства. Он родился немым, но умудряется поступать так, что его все всегда прекрасно понимают. – Дипломат выразительно показал на рукоять ножа за поясом контрабандиста. – А для тех, кто его нанимает, это добавочное преимущество.

Мы все воззрились на Паолуччо с новым интересом. Теперь он заулыбался нам с обманчивым благодушием, обнаруживая неполный комплект серых зубов. Я вдруг подумал, что не хотел бы где-нибудь посреди лагуны да темной ночью увидеть перед собой такую улыбку, особенно если должен ее обладателю денег.

– Будем надеяться, – продолжал Сааведра Фахардо, – что все пройдет как по маслу… Но в том случае, если возникнет настоятельная необходимость совершить морскую прогулку, Паолуччо Маломбра будет ждать вас на этом самом месте, с вечера двадцать четвертого до двух пополуночи.

– Что за посудина у него? – осведомился капитан.

– Достаточно вместительная, чтобы взять на борт десятерых. Здесь их называют «брагоццо» – рыбачий баркас, может ходить на веслах и под парусом.

Капитан слегка скривился. Потом провел двумя пальцами по усам, взглянул на контрабандиста, проворно переводившего черные живые глаза с одного собеседника на другого, и обернулся к дипломату:

– Тех, кому придется уносить ноги из Венеции, – больше десяти. Вы что же, предполагаете, что выживших будет так мало?

Сааведра Фахардо вскинул руку, торопясь исправить свой промах.

– Нет-нет, речь не о потерях, – сказал он. – Остальных в других точках Венеции заберут другие баркасы. Каждый отряд будет знать свое место сбора. Сан-Тровазо – это для вашей милости и тех, кто займется штурмом Дворца дожей. Для тех, кто будет брать Арсенал и жечь еврейский квартал, предназначена Челестия.

Не сводя глаз с капитана, Паолуччо Маломбра кивал при упоминании каждого места, будто подтверждая, что все так и есть. Затем запустил палец с черным, как смертный грех, ногтем в ноздрю и принялся обстоятельно в ней копаться. Я же, слушая все это, подумал, что было бы совсем нелишне отыскать Челестию на плане, который капитан оставил у себя в комнате, а также досконально изучить путь от Арсенала досюда. Если что не заладится, путь этот надо будет проделать во весь дух, причем полгорода будет гнаться за мной. Или целый город. И времени расспросить, верно ли я иду, у меня не будет. И возможности сориентироваться на местности – тоже.