Артуро Перес-Реверте - Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц

– В случае непредвиденных осложнений каждому отряду надлежит направиться на свой пункт сбора. Паолуччо Маломбра доставит вас на остров, о котором я скажу в следующий раз. Как уже было сказано, Сан-Ариано расположен в противоположном конце лагуны. Совсем рядом – открытое море. Там вас подхватит парусник побольше.

– Когда? – спросил капитан Алатристе.

– Ну, вот это уж от меня не зависит… Как только будет возможно, полагаю.

Мы с капитаном переглянулись, ибо, как люди, повоевавшие вдосталь, разом подумали об одном и том же: за нами следом и по пятам на островок явятся верные Серениссиме солдаты, которые будут искать нас и наверняка обшарят всю лагуну.

– Что это за островок? Там можно будет держать оборону?

Сааведра Фахардо взглянул на нас так, словно мы попросили описать обратную сторону Луны. «Оборону чего?» – казалось, хотел спросить он. Но вот наконец уразумел.

– Нет, не думаю… Сан-Ариано, или остров Скелетов, выбрали прежде всего из-за того, что он малозаметен. Мне сказали, он затерян среди других и окружен каналами, которые трудно пройти. Еще его преимущество в том, что по нему протекает ручей, то есть имеется пресная вода. Еще там есть развалины монастыря, заброшенного лет двести назад.

Мы оба взглянули на контрабандиста, который как раз бросил ковырять в носу и снова лучился сероватой медовой улыбкой шириной от одного бакенбарда до другого. Капитан снова в задумчивости погладил усы:

– Клянусь плотью Господней… Не сказать, чтоб названьице вселяло спокойствие…

Сааведра Фахардо пояснил, что тем не менее место это именно таково. Спокойней не найти. Когда городские кладбища переполняются, именно на этот островок свозят останки давно погребенных. Еще и потому там редко кто бывает. Летом он кишмя кишит змеями, но в это время года можно ходить без опаски.

– Но будем надеяться, что ни Сан-Ариано, ни услуги Паолуччо Маломбра вам не понадобятся.

– Будем.

Тут контрабандист вдруг начал бурно жестикулировать, переводя красноречивые взгляды с одного на другого. Потом ткнул себя в грудь, двумя пальцами изобразил шагающие ноги, потом эти пальцы скрестил и воззрился на нас с прежней обычной своей кроткой приязнью.

– Хочет сказать, – перевел дипломат, – что минуты лишней не задержится. А начнется переполох, баркасы уйдут от греха подальше – с пассажирами или без них. В два пополуночи, в Рождество.

В четверг, двадцать четвертого числа, стало еще холодней. Над пепельно-серой водой лагуны северный ветер рассыпал горстями мокрый снег, и тот таял на лету, но сырость пробирала до костей еще сильней, чем прежде. Таковы, клянусь, были мои ощущения, когда вместе с Себастьяном Копонсом отправился я на канал Мендикантес, который, пересекая город, начинается от новых пристаней на северо-востоке. Холодный ветер с Альп вольно гулял по нему, вгоняя в дрожь, хоть мы и укрылись за зданием школы Сан-Марко, возле внушительного бронзового кондотьера Бартоломео Колеоне. Было еще рано. В этот час площадь заполняли моряки, рыбаки и крестьяне в бурых домотканых плащах и деревянных башмаках – они разгружали многочисленные баркасы, привезшие продовольствие с материка и баржи из Маргеры, Фузины, Тревизо и Местре. На одной из них, груженной дровами, прибыли и те, кого мы встречали, – пятеро шведов-подрывников, которые должны были помочь нам запалить Арсенал, и четверо испанских солдат, которых не хватало для штурма Дворца дожей.

– Угадай, где они, – сказал мне Себастьян.

Особо всматриваться не пришлось. Среди тех, кто сновал взад-вперед по причалу, я с легкостью углядел пятерых светловолосых бородачей, таких расхристанных, словно высадились где-нибудь на Корфу. Одетые в матросское платье, они несли за спиной непременные парусиновые мешки и следовали, чуть приотстав, за четверкой приземистых, крепких, смуглых парней с густейшими бакенбардами, которые – не бакенбарды, разумеется, а парни – шагали с особенным молодецким развальцем с баулами на плече, с бурдючком вина за поясом, так что за милю чувствовались в них переодетые вояки. И если пятерка белобрысых двигалась чинно и невозмутимо, по сторонам не глядела, словно ее тут и вовсе не было, то четверо чернявых вертели головами, с неуемным любопытством озирая все вокруг себя. И прежде всего – женщин.

– Чтоб им пусто было! – пробормотал Копонс. – Они бы еще табличку на грудь повесили с названием полка.

– Ломбардского, – подтвердил я, поскольку, благодаря тому, что терся рядом с капитаном Алатристе, был посвящен в такие подробности.

– Вот дурачье… Вот же остолопы безмозглые…

В эту минуту мы увидели, как в толпе появился в купеческом платье и с обычным своим меланхолическим видом Мануэл Мартиньо де Аркада. Когда он поравнялся с испанцами, то либо подал им условный знак, либо они его знали и узнали, но, так или иначе, они двинулись за ним, держась в нескольких шагах, и вскоре скрылись из виду за церковью Сан-Дзаниполо. Шведы же, исполняя полученные наставления, дошли до памятника Колеоне, постояли там немного и берегом канала проследовали до деревянного оштукатуренного моста, именовавшегося мостом Скотобоен. Возле него они опять задержались, и тут мы с Копонсом, постаравшись, чтоб это вышло незаметно, и убедившись предварительно, что никто не следит за ними – да и за нами тоже, – зашли к ним в тыл. Вслед за тем мой спутник назвал пароль: «Мансанарес и Аточе», на что один из шведов ответил утробно: «Антверпен и Остенде», – и теперь уже не за ними, а они за нами прошли и вскоре оказались у подъезда постоялого двора «Тре Фрадеи», где должны были остановиться. И, быстро обменявшись рукопожатием с тем, кто, судя по всему, был старшим – огромный светлоглазый детина с бородой норманнского пирата чуть не раздавил мне, сукин сын, руку, – Копонс и я молча отправились по своим делам, а шведов оставили заниматься своими.

Следующая встреча состоялась час спустя у ворот Арсенала. Это величественное сооружение было гордостью Венеции, и вы это уже знаете, господа, как, наверно, и то, что по давней-давней традиции – удивительной, надо признать, и, кажется, единственной в мире – в Рождественский сочельник ворота открывались для всех любопытствующих, будь то граждане Серениссимы или чужеземцы, чтобы они могли подивиться этому чуду морской архитектуры: им показывали все, что можно показать без ущерба для государственной тайны республики. Половина платы за вход – а составляла она полновесную серебряную bezza [99] Старинная венецианская монета. с персоны, – по обычаю опять же, предназначалась корабелам и их семьям как подарок к Рождеству. И, как нам сказали, каждый год набиралась немалая сумма.

Надо сказать, что ни стужа, ни снег с дождем не отпугивали посетителей, потому что с первого же часа выстроилась очередь любопытных под зонтиками, в провощенных накидках и меховых плащах – по большей части это были приезжие и воспользовавшиеся счастливой оказией зеваки. Подозреваю, что среди них имелись и переодетые люди разных наций, включая турецкую, имевшие те же намерения, что и мы. И хотя, как я уже сказал, обзор и осмотр были строго ограничены гребными судами и сводились лишь к старой части верфей, всегда находилась возможность увидеть, проходя под перекидными мостами по внутренним каналам, как строят, чистят, чинят знаменитые венецианские галеры, которые, вопреки стараниям Испании и Оттоманской Порты, в безмерной своей гордыне и надменности проносят флаг со львом святого Марка по Адриатике и левантийским водам.