Владимир Буртовой - Караван в Хиву

Радостные, возбужденные караванщики быстро спустились в неглубокую долину и увидели долгожданный колодец.

Верблюды и лошади сгрудились, и большого труда стоило растащить их в стороны, чтобы напоить. Потом пришел черед пить и есть людям. Данила пригласил к себе купца Малыбая и после, когда с немудреным походным ужином было покончено, полюбопытствовал:

– Отчего, почтенный Малыбай, стоянку сделали у колодца, а не у вольной воды, на берегу озера? И что за нужда была рыть колодец, когда большая вода есть?

Малыбай поспешил провести руками по лицу, закрыл глаза морщинистыми веками и торопливо прошептал на своем языке какое-то заклинание, которое даже посланцы не смогли понять и потому в смущении смотрели на купца.

– Страшный этот место, мирза Даниил, – и Малы бай поцокал языком, словно покаялся, что заговорил об этом. – Нельзя к тот вода людям ходить и спать там близко, беда будет.

– Отчего же? – удивился еще больше Данила и с недоумением посмотрел на темно-синюю воду, которая под лучами заходящего солнца так четко и красиво выделялась из серого песчаного окружения.

Малыбай долго отмалчивался, не хотел рассказывать россиянам страшную тайну близкого озера, но все же сдался и, понизив голос до шепота и беспрестанно прислушиваясь к чему-то, пересказал караванщикам легенду, которой было окружено встретившееся им большое озеро. Вечером, когда все улеглись спать, Данила старательно записал в путевую книгу пройденный за последние дни путь и удивительную легенду, услышанную от купца Малыбая.

«Идучи по вышеописанному хребту, увидели мы, чрез открывшуюся долину, в правой стороне воду, о которой бывшие с нами киргиз-кайсаки и хивинцы объявили, что она окружает один остров, в котором, как сказывали, есть замок, называемый Барса-Кельмес, то есть входящему не возвратный путь. Вода около онаго горькая, и хотя не весьма глубокая, только им ни на каких судах ездить, ко осведомлению о подлинности того замка, не можно; а если бы кто оное предпринять отважился, тот непременно должен в оной воде погибнуть. И ко утверждению оных страхов баснословят, будто бы тот замок сделан таким чрез некоторое волшебство, называемое тымим. Есть ли в нем жители, того не знают…»

Закрывая книгу, усмехнулся чужой нелепице, а потом, себя же укоряя, подумал: «Разве мало россиян верят, что и наши леса и болота населены водяными и лешими? Не всякий из нас отважится ночью войти в чужой лес или на болотину: тут тебе и будет этот самый невозвратный путь». Всплыл в памяти рассказ Авдея Погорского на берегу реки Утвы о храбром атамане Нечае, который с казаками ходил на хорезмский город Урганич, брал его приступом и с немалой добычей песками уходил к себе на Яик. Казаков нагнало конное войско хорезмского хана и осадило у большого озера. Долго бились казаки, но, лишенные воды, многие погибли, многие попали в плен, и лишь часть из них пробилась к себе на Яик. Давно это было, на заре возникновения Яицкого казачества.

«Не здесь ли дрались казаки Нечая? – поразился Данила нежданной догадке. – Ведь Авдей сказывал, что нечаевцы называли то озеро Барсовым! А это так созвучно с Барса-Кельмес».

Укладываясь спать, прочитал молитву – а ну как чужие духи да на российскую душу позарятся! Засыпая, улыбнулся, подумал:

«Будет что порассказать Дарьюшке да сыновьям, когда воротимся домой и станем вновь вместе коротать зимние вечера…»

Далеко позади остались безводные и неприветливые Шамские пески, а затем и плато Юрняк – почти отвесная стена вышиной саженей около двадцати. И снова, насколько хватало глаз к югу – ровная степь с небольшими островками саксаула и тарангульника, годных только на дрова.

Чем ближе подходил караван к старому руслу Амударьи, тем больше волновался Григорий Кононов. Старый казак узнавал места, где много лет назад разыгралась страшная трагедия с войском князя Черкасского.

В середине августа 1717 года, выполняя повеление Петра Первого по розыску плотины на реке Амударье, которой якобы хивинцы отгородились от Каспийского моря, князь Черкасский вышел к небольшому озеру. До Хивы оставалось уже совсем недалеко. Князь приказал сделать остановку, чтобы разведать окрестные места и найти ту плотину. И вдруг узнал, что против него выступило многотысячное войско хана Ширгази. Черкасский держал военный совет со своими помощниками майором Франкенбергом и астраханским князем Михайлой Замановым. Порешили, на всякий случай, спешно укрепиться: никто не знал, какие действия предпримет хивинский хан.

Встали спиной к озеру, обрылись земляным валом и неглубоким рвом. И, как оказалось, весьма своевременно: на другое утро появились хивинские полки, тысяч за двенадцать воинов, без переговоров атаковали отряд русских, палили из ружей, пускали в лагерь тучи стрел.

Князь Черкасский, весьма огорченный такими действиями хивинского хана, принужден был приказать открыть ответный огонь, в том числе и из легких полевых пушек, чтобы не допустить до рукопашного боя. Хивинцы отхлынули и трое суток держали русский лагерь в осаде, почти без передышки стреляя из укрытий. Яицких казаков тогда было убито человек десять.

На четвертые сутки в русский лагерь явились два «переговорщика», которые заявили князю Черкасскому, что ошибочно приняли его за врага хивинского хана, а вот теперь хан Ширгази якобы уведомлен калмыцким ханом Аюкой, что послан князь Черкасский в Хорезмскую землю не ради ее покорения, а как посол. Поэтому хан Ширгази повелел прекратить военные действия, просит сделать то же и его, князя Черкасского.

Черкасский заверил, что он и не помышлял о бое, потому как послан императором Петром Великим для отыскания водного пути из Каспийского моря к Хиве и Бухаре, а будет такая добрая воля хана Ширгази, то, с его помощью, и до Индии.

Еще и еще приходили от хана послы, четыре дня длились переговоры. Хивинцы целовали Коран, что не будут чинить русским людям обиды. Черкасский поверил заверениям хивинских послов и с пятьюстами драгун и казаков выступил к Хиве для личной встречи с самим ханом. Майор Франкенберг остался в лагере ждать его возвращения. Хивинское войско по-прежнему стояло неподалеку.

Прошло некоторое время, и майор получил от князя письмо, в котором сообщал о встрече с ханом Ширгази, о заключении мира и приказ развести русский отряд по разным городам «для лучшего прокормления».

Франкенбергу такой приказ о разделении отряда показался подозрительным, и он его не выполнил. Пришло второе и третье письмо подобного содержания, а в четвертом – угроза отдать майора под суд за неподчинение.

И разошлось русское войско малыми отрядами из лагеря, и пропало, как пропадает бесследно в здешних песках вода от недолгого и случайного летнего дождя…