Владимир Буртовой - Над Самарой звонят колокола

Когда очередь дошла до последнего из поселенцев Семена Володимирцева, вставшего на свое место в строю, неожиданно повалил густой снег. Илья Федорович распорядился отобранным к службе собраться в пустой казарме, немногим прочим идти к бургомистру Халевину с наказом от атамана развести их на постой к самарским обывателям.

Через малое время барабанщик Ивашка Жилкин привел с ног до головы запорошенного снегом протопопа Андрея. Скинув верхний плащ, протопоп прошел к иконостасу и благословил по одному подходивших новонабранных казаков, давал целовать крест и святую икону.

Илья Федорович говорил, а присягавший повторял за ним клятвенные слова верного служения государю Петру Федоровичу. Казаки отходили в дальний угол казармы, где ротный цирюльник солдат Иван Дудин сноровисто и с прибаутками стриг недавних мужиков под казацкий кружок.

Еще не закончили приводить к присяге поселенцев, как явился со своими солдатами поручик Счепачев, вручил атаману поименный список роты с пометками, кто из солдат в отсутствии по командировании, кто болен, а кто ушел с бывшим комендантом Балахондевым.

– Господин атаман! – Голос у поручика Счепачева заметно взволнован. – Настоятельно прошу принять меня и солдат вверенной мне роты в службу его императорского величества Петра Федоровича. О верности государю готовы принести присягу, а более половины из нас – вторично и с большой радостью!

Илья Федорович слушал взволнованного принимаемым решением офицера и внимательно вглядывался в круглые карие глаза поручика, в бледное после недавней болезни лицо. Из-под треуголки свисали влажные от набившегося снега прямые русые волосы.

«Неужто служить верно будет? – усомнился было на минуту Илья Федорович и тут же отогнал эти сомнения. – А я ведь служу… Быть может, и он выходец из государственных крестьян или из малодушных [20] Малодушный – то есть мелкопоместный дворянин. помещиков, хочет милость и чин заслужить у государя… А сие не зазорно».

– Охотно приму тебя, поручик, и твоих солдат в службу батюшки государя! – ответил он застывшему в ожидании ответа Счепачеву. – И теперь же назначь своим приказом двенадцать человек старшими в десятки к новонабранным казакам для обучения воинским артикулам. Снег прекратился – выдайте из цейхгауза огнестрельное и холодное оружие, сколь найдется. А тебе, поручик, быть постоянно при мне для лучшего приготовления города и прибегающих к нам мужиков к супротивлению возможным неприятельским командам.

Поручик Счепачев, давая знать, что служба его началась, отдал атаману честь, придирчиво отобрал наиболее крепких и обученных солдат, которых Кузьма Аксак отвел в сторону. Остальным Счепачев повелел быть в своей казарме и ждать возможного вызова к сражению.

– Сколь всего у тебя солдат в наличии? – уточнил Илья Федорович.

Поручик подошел к атаману и доложил по памяти:

– По списку при роте значится пятьдесят человек. При мне в строю тридцать солдат, остальные: больных четыре, командированы семь, в карауле при соляной пристани два солдата и капрал Федор Каменщиков. Отлучились с капитаном Балахонцевым пять человек.

– Хорошо, – ответил сам себе Илья Федорович и подумал, что тридцать три солдата – неплохая закваска для мужицкого сегодняшнего пополнения. И обратился к Кузьме Петровичу: – Оставайся в казарме, подели новоизбранных по десяткам и дай старших из отобранных поручиком солдат. А я поспешу к делам в комендантскую канцелярию. Вдруг да какие вести кульером от батюшки Петра Федоровича альбо еще откуда поступили.

– Иди, Илья Федорович, – согласился Кузьма Аксак. – А я здесь и один теперь управлюсь. – И подал команду постриженным казакам выстроиться в одну шеренгу по росту…

Возле комендантской канцелярии, засыпаемые сухим снегом, толпились не менее сотни мужиков с котомками на спинах. С десяток верховых, а среди них за старшего оренбургский хорунжий Исаак Волоткин, кружили около мужиков, подобно конюхам вокруг табуна на выпасе, оберегая от волчьей стаи…

Завидев спускающегося от земляной крепости атамана, Волоткин погнал коня ему навстречу, шагах в десяти спрыгнул на снег, доложил:

– Наши караульные остановили толпу мужиков у перевоза через реку Самару, вызвали меня. На мой спрос, кто такие и откуда шествуют, сказывали: из ближних левобережных сел. К государеву, дескать, атаману с поклоном… Намеревались идти за тобой, Илья Федорович, в казармы, еле уговорил ждать здеся. Послал казака, да, должно, вы с ним проулками разминулись.

Хорунжий, не посмев сесть в седло при пешем атамане, шел рядом, то и дело смахивая с усов налипающие снежинки. Проворчал:

– Тут зрить за степью надобно в оба, а снег глаза застилает. Как в такую непогоду город доглядеть беспромашно? Вот и получается у нас, что воров в лесу сторожили, а они из дому скарб выносили…

– А ты не пихай, Исаак, что само катится, – пошутил в ответ атаман. – Стереги тех, кто из города норовит улизнуть бесшумной змеей. А кто гамузом к нам идет, от того беды не будет – свои, стало быть, прут на подмогу. Вот так, хорунжий.

Мужики, оборотясь лицом в сторону земляной крепости, терпеливо ждали, пока атаман подошел к ним ближе, потом дружно постаскивали головные уборы, приветствовали его поясными поклонами.

– Кто вы, люди добрые? И с чем пришли в Самару? – спросил Илья Федорович. – Сказывай кто-нибудь один.

Из толпы выступил мужик лет пятидесяти, в черном полушубке и в лаптях, из которых густо, словно колючки на еже, торчала набитая для тепла солома. Серые, старые уже обмотки сползли с ног и едва держались. У мужика была невероятно прямая спина, отчего казалось, что он постоянно надувается, стараясь выпятить впалый живот. И только глаза выдавали в нем человека бывалого, жизнью и нуждой тертого да и не робкого десятка.

– Батюшка атаман! Смилуйся над нами. Облупаемы мужики всяческими поборами ну чисто пасхальное яичко! Окромя тебя, и некому сжалиться над горемычными. Видит бог, не своей волей испостились в нитку… – с причитанием заголосил мужик, задирая вверх снегом присыпанную обнаженную голову. Илья Федорович, чтобы лучше видеть мужиков, сел в седло коня хорунжего Волоткина.

– О мужицких бедах сведом я, отцы и братья, потому как сам из крепостных помещика Матвея Арапова. Даст господь нам силушки – головней горящей прокатим по помещичьим усадьбам, за все вековые обиды возьмем квиты!

Илья Федорович спросил, из каких сел пришли мужики в Самару и что ищут – защиты ли от приказчиков, службы ли государю Петру Федоровичу.

– Сказывай ты… – Илья Федорович посмотрел на говорившего прежде мужика с прямой, должно, ушибленной спиной.