Владимир Буртовой - Над Самарой звонят колокола

Степан Стрекин четко доложил, что сговорились они уйти из города вместе с купцом Фоминым, но когда их за Рождественом начали нагонять казаки воровской партии, тот купец устрашился и хотел было остановиться с покаяниями. Тогда сержант сбил того купца с коня и так, на двух лошадях, счастливо ушел от погони.

Изредка бросая на капитана Балахонцева осуждающий взгляд, сержант Стрекин доложил, что воровская партия атамана Арапова числом до двух с половиной, не более трехсот человек с двумя пушками была встречена самарскими попами и жителями хлебом-солью и колокольным звоном. Что в соборе служили молебен самозваному царю, читали его манифесты и указы, палили из пушек и пили вино. В ночь поставили вокруг города усиленные караулы, но ему с купцом Фоминым удалось-таки уйти во тьме непримеченными, сначала за реку Самару, а затем по замерзшей Волге, обойдя Рождествено, выйти на Сызранский тракт.

– Браво, браво! – Майор Муфель, мягко потирая ладони, остановился против вытянувшегося сержанта. – Вор-атаман переходил через Волга? Он маршировал со своя команда нам навстречу?

– Нет, ваше высокоблагородие. Я, будучи у атамана с обывателями на приеме, сказал, ему в устрашение, что к Самаре идут многие полки матушки государыни. Так он, напугавшись, несколько дней будет сидеть в городе и ждать себе сикурсу от других атаманов. Только ближе крепости Бузулукской ему помощь ниоткуда и в две недели не придет.

– Так-так, сержант. Две пушки смотрел ты у того атамана-вора? – уточнил Муфель, бесшумно вышагивая по комнате. – А господин капитан доложил мне, что у вора пятьдесят пушек? – И ехидно поджал тонкие синеватые губы, что-то пробормотал на своем родном языке.

Балахонцев почувствовал, как в голове снова разливается мелодичный и неумолкаемый звон, и, чтобы не упасть без сознания на затоптанный пол, сжал пальцы в кулаки до нестерпимой ломоты в суставах. И впервые подумал, вспомнив недавнее:

«Неужто?.. Неужто вокруг пальца обвел меня самозваный атаман, мужик лапотный? Так хитро подослал алексеевского купца Короткова, чтоб его буйным ветром унесло! Ох, срамота какая выйдет, ежели это и в самом деле так! Две пушки всего, до трехсот необученных мужиков… От них-то я и с моими солдатами да казаками как-нибудь отбился бы день-другой…» – И, чтобы устоять, не упасть, облокотился о спинку лавки. Майор Муфель будто и не видел, что капитан вовсе сошел с лица…

Получив разрешение, сержант Стрекин удалился. Иван Кондратьевич, не поднимая тяжелой головы, увидел боковым зрением, что рядом с ним остановился командир полевой команды.

– Зачем вешать голова, мой бравый капитан? – Муфель спросил вроде бы участливо, но Иван Кондратьевич по интонации его голоса, по невыразительным и безучастным глазам понял: открыто издевается теперь, а спустя малое время сядет писать рапорт по начальству обо всем, что узнал от сержанта Стрекина.

«Теперь с великой радостью сочинит пасквильный извет губернатору Бранту о моем бегстве из Самары, – утвердился в своем мнении о Муфеле Иван Кондратьевич, а потом подумал, что и немца Муфеля он не видел еще в сражении, малость приободрился. – Ниш-то-о, – пытался он хоть как-то утешить себя, – у нас впереди нелегкое сражение за город с ворами и бунтовщиками, на которых ты так спесиво пытаешься отсюда плевать… Тамо и посмотрим, у кого сколько в запасе отваги!»

– Не нада вешать голова. – Муфель тихо засмеялся, повертел пальцами правой руки у себя перед лицом, вспоминая что-то, а потом выпалил ни к селу ни к городу, снова исказив поговорку: – И на старухе бывает прореха! – И ставшим вдруг жестким голосом закончил: – Нада… м-м… маршировать на Самара, не давать вору собирать вокруг себя огромная толпа мужиков. Быстро-быстро солдатам кушать и маршировать!

Через два часа, присоединив к своей полевой команде отряд капитана Балахонцева, майор Карл Муфель спешным маршем выступил из села Печерское на Самару.

Махнув пальцами по усам и бороде – не оставлять же крошки воробьям на завтрак, как говаривал когда-то покойный дед Капитон! – Илья Федорович покосился на Кузьму Аксака: к новому прозвищу бывшего ромодановского атамана он все еще никак не мог привыкнуть. Кузьма Петрович, как добросовестный работник под нетерпеливым взглядом хозяина, поспешно дожевывал гречневую кашу далеко уже не всеми зубами.

– Не поперхнись, так-то поспешая, – засмеялся Илья Федорович. – Успеем мы со своими козами на базар. – Помолчал малость, посматривая, как Кузьма Петрович корочкой хлеба вычищает миску, добавил озабоченно: – Хотя и мешкать нам, казаки, недосуг. Ежели воровски сбежавший сержант Стрекин не врал, то воистину войска царицы не сегодня-завтра обступят нас от Ставрополя или от Сызрани.

– Тогда и переменится благовест на набат. По-иному и мы запоем: первый звон – чертям разгон, другой звон – перекрестись, третий звон – оболокись да и на святую драку пустись! – поддакнул Иван Яковлевич Жилкин, произведенный за верную службу государю из отставных солдат в казачьи есаулы. Он торопливо допил шипучий погребной квас, тяжелой кружкой пристукнул о столешницу. – Един раз пофартило нам – испугали капитана Балахонцева! А ну как тот бесовский выродок Стрекин да не пугал таким же образом нас, а истину рек? Да и поручик Счепачев говорил о движении полков от Москвы к Волге.

Покончив с завтраком, атаман и его помощники встали из-за стола. Илья Арапов распорядился:

– Иван Яковлевич, ты теперь же не мешкая ступай к канонирам. Возьми десяток сноровистых подручных с князем Ермаком, пущай будут при Науме Говоруне да при Сысое Копытене. Без пушек нам и помышлять нечего о супротивстве регулярным командам!

– Ништо-о, повоюем! Царицыных генералов не станем молить: «Простите Христа ради за прошлое да и напередки тож!» Били их не единожды, дадим взбучку и у Самары. Будут помнить до новых веников.

Кузьма Петрович дернул бровями, с усмешкой посмотрел на старого Жилкина.

– Эко развоевался! Сказывают же – не свиным рылом лимоны нюхать! Тако ж и не едиными вилами биться надобно с регулярством, но пушками да ружьями.

– Неужто я спорю? – отозвался Иван Яковлевич, поправил на пустой левой глазнице повязку, ногтем легонько почесал шрам на виске. – Распоряжусь пушкарей и подручных поставить на трактамент [18] Трактамент – продовольственное содержание военнослужащих. при гарнизонной кухне. – Рывком набросил поверх потертого солдатского кафтана серую епанчу-накидку и вышел. В дверях почти столкнулся с атамановым адъютантом. Иванов вел за собой высокого, круглолицего, с закрученными вверх усами сержанта Андрея Мукина, который с заметной робостью переступил через порог, встал во фрунт и строго по уставу обратился к походному атаману: