Владимир Буртовой - Над Самарой звонят колокола

– Идем, Кузьма Петрович, Данила Рукавкин, должно, заждался нас…

Позвав за собой присланного Счепачевым молодого солдата и низкорослого, в теплом стеганом халате и высокой мерлушковой шапке усатого, лет пятидесяти калмыка, вышли из комендантской канцелярии и, хватаясь то и дело за уши, спешно пошли по улице.

Данила Рукавкин встретил званых гостей у раскрытой калитки. Знакомым, мало изменившимся подворьем – разве что амбар поставлен новый вместо старого и низкого – Илья Федорович прошел к крыльцу, на миг остановился… Вспомнилось давнее – статный, едва начавший седеть Данила Рукавкин возвращается из поездки в Яицкий городок. На крыльце его встречают старый, весь белый как лунь родитель, а рядом с ним справная русоволосая красавица жена Дарья. Илья, а по-деревенски просто Илейка, в робости остановился у раскрытых ворот, смотрит на суету встречи чужой ему семьи, слышит за спиной повизгивание голодного, приставшего к нему бродячего пса, позже названного Иргизом, видит бегущего к воротам разодетого, в дорогих кружевах Панфила, младшего из Рукавкиных…

– Сколь времени прошло, а помнится многое, – неожиданно проговорил рядом Данила Рукавкин. Старый купец верно уловил тень легкой грусти, павшей на лицо государева атамана. – А помнишь, Илюша, каменную топь, куда прыгнул ты, птенца задумав из ямы выкинуть? Да оба с Панфилом едва под землю не ушли…

– Помню, Данила, – скорбно улыбнулся Илья Арапов. – Та каменная топь не единожды вставала у меня перед очами, коль тяжко приходилось в дороге к заветному Беловодью… Ну а как хозяюшка? Жива-здорова?

– Слава богу, покудова на ногах топчется, – ответил Данила, распахнул дверь в сенцы. – Входите, гости желанные. А здоровье наше теперь какое – не живем век свой, а доживаем… Вот внука Тимошу счастливо дождаться бы, оженить, а там и помирать пора. Сердце у меня по ночам схватывает от страха за Тимошу… А тут еще сон нынче странный привиделся… Раздевайтесь, – пригласил Данила, когда вошли в переднюю комнату. – Полушубки сюда, шапки я здесь на оленьи рога повешу.

– Что же за сон тебя напугал, Данила? – спросил Кузьма Петрович, вешая полушубок на вешалку рядом с огромными оленьими рогами.

– Да чудный, право, сон. Будто прибегает ко мне на двор магистратный рассыльщик Осипов и говорит, что из Яицкого городка, дескать, от самого батюшки государя на санной повозке примчался курьер. И велено будто бы мне не мешкая взять какие ни есть лучшие гостинцы и мчаться в Яицкий городок, где венчается мой внук Тимоша с яицкой казачкой Устиньей Кузнецовой. Вестимо, похватал я невесть какие и с чем короба в амбаре, втиснулся в повозку и поехал в Яицкий городок. Вхожу в просторную горницу, вижу стол с явствами, будто воочию вижу на первом месте Устинью в подвенечном белом платье, а рядом… свободное место. По горнице ходит суровый Петр Федорович, узрел меня да и спрашивает: «Аль не видишь, купец, все гости за свадебным столом, а жених-то где?» Веришь ли, Илюша, проснулся – как в бане был! Все исподнее белье мокро на мне, руки трясутся… К чему такой сон? Теперь вот хожу и думаю. Ну, был у нас разговор с государем, что обвенчает он Тимошу с Устиньей, так теперь война, не до свадеб… А тут будто воочию на свадьбе побывал… да свадьба без Тимоши, и чуть на тот свет не отправился со страху.

– Ну-ну, караванный старшина, погодь собороваться, – прогудел Кузьма Петрович. – И не от всякого сна умирай, дружище. Старики не зря поговаривают, что не во всякой туче гром, а и гром, да не грянет, а и грянет, да не по нас, а и по нас, так авось опалит, не убьет. Так что гляди бодрее! Мы с тобой у Тимошки на настоящей, а не во сне, свадьбе погуляем, да и на крещении первенца – будь здоров! – спляшем! Дай только нам Господь силы государя в Москве на престол посадить – будет и наш час на этой земле.

Вошли из передней в горницу, здесь их встретили Дарья и Степанида, поклонились гостям, приглашая к уже накрытому столу. С боковой лавки тяжело поднялся Герасим, с Ильей Федоровичем обнялись и облобызались троекратно, с Кузьмой Петровичем долго нахлопывали друг друга руками по спинам, восклицая: «А ты помнишь?» – «Нет, ты расскажи нам, как с хивинскими наемниками сразился, спасая киргиз-кайсацкое посольство…»

Илья Арапов, глядя на радостную встречу давних друзей, взял Данилу за локоть и, винясь, негромко заговорил:

– Не хотелось мне, памятуя о нашей старой дружбе, убыток тебе причинять. О том и помощнику своему Ивану Жилкину говорил, чтоб обходил стороной с поборами твое подворье. Да ныне крайняя нужда приспела, а взять боле не у кого – у всех взяли подчистую… – И замолчал, отводя глаза в сторону: Дарья вынесла с кухни к столу просторный чугун со щами.

– Говори, Илюша, в чем нужда? – ласково отозвался Данила. – Знай, ради государя готов поставить ребром последнюю копеечку. И не только в надежде, что за государем не пропадет доброхотное пожертвование, но и потому, что Тимоша там… А ради родной кровинушки я весь двор со скарбом готов отдать, коль нужда…

– До такой крайности не допущу, пока жив. Дом этот для меня и прежде не чужой был, а теперь и подавно, – заверил Илья Федорович. Данила в знак благодарности пожал атаманов локоть, тихо спросил:

– Говори, Илюша, в чем нужда?

– Надобно двух верховых послать в Ставрополь, а коней уже казакам роздали.

Данила Рукавкин торкнулся в боковую комнату, позвал негромко:

– Гришатка, подь сюда.

Проворный Гришатка появился на пороге тут же. Илья Федорович улыбнулся отроку, как давнему знакомцу, спросил:

– Не скучаешь без Тимошки?

Отрок смутился, потом бойко ответил:

– Убег бы и я к государю Петру Федоровичу служить, да тятька стращает крепким боем шкуру спустить…

– Гришатка, выведи с конюшни карего да буланого, седла надень. В приседельные сумки Дарьюшка приготовит нарочным хлеб да вареное мясо. Сгодится в дороге.

Илья Арапов вышел на крыльцо. Солдат Петр Свешников тихо переговаривался с калмыком, поясняя ему жестами и на пальцах, если собеседник чего-то не понимал.

– Возьми, Петр, пакет да спрячь понадежнее. Отдашь в собственные руки атаману Дербетеву. Калмык Дарме засвидетельствует Федору Ивановичу, что ты послан от меня, а не подлазчик от государевых изменников.

Калмык огладил одним движением руки усы и тонкую бороду, поклоном дал понять, что все будет сделано, как велит атаман.

– Езжайте с богом, – напутствовал нарочных Илья Федорович. – Но помни, Петр, пакет в руки супротивников попасть не должон. Хоть умри, а сумей спалить или еще как изничтожить.

– О том не печалься, ваше высокоблагородие господин атаман, – четко ответил Петр Свешников, пряча пакет за отворот полушубка, надетого поверх солдатского кафтана. – Пакет доставим к сроку и в целости. Поехали, друг Дарме!