Владимир Буртовой - Над Самарой звонят колокола

– Те чарки всем нам поперек горла ножом острым встанут! Ушлет нас матушка-государыня в края, куда и Макар телят не гонял… Вот уж воистину – наняли батрака себе на бока! Умом теперь повредишься, а в какую щель уползать от кары, не придумаешь.

– Бог не свой брат, от Его руки не увернешься, – негромко подал голос протопоп Андрей. – Греховная печать Каинова на всех нас за измену матушке государыне… Иной раз встанешь пред святым ликом, а за кого молиться, в ум не вберешь… С тем и плетешься немощными ногами к постели. Ночью стукнет конь копытом на дороге – вздрогнешь с тяжкой мыслью: ворвутся разбойники, изобьют до смерти, так и скончаешься в ночи, глухой исповеди [27] Глухая исповедь – отпущение грехов человеку без сознания. сотворить будет некому… Охо-хо, грехи наши тяжкие.

– Послать бы кого навстречу команде, – вновь вернулся к своей мысли Андрей Углицкий и выжидательно посмотрел на бургомистра, словно подталкивая Халевина к опасному разговору.

– Поезжай, коль такой храбрый, – тут же ответил Халевин, злой на Углицкого за его ехидство и злорадство над чужой оплошкой. – Аккурат Володимирцеву угодишь в руки! Ныне его люди едва ли не у каждого двора с ружьями стоят! Опять норовишь чужими руками гребануть жар, Андрей Петрович? Гребани, голубчик, своими, да попробуй не обжечься при этом!

Андрей Углицкий скосоротился от язвительной реплики бургомистра, хотел было ответить, да на пороге вдруг вырос долговязый барабанщик Ивашка Жилкин, расставил длинные, обутые в тяжелые солдатские сапоги ноги, пробуравил всех по очереди злыми глазами и спросил:

– Что за тайная вечеря у вас издеся?

У Андрея Углицкого по спине будто кусок льда скользнул от воротника до туго стянутого пояса. Подумалось: «Неужто этот поганец у чужих дверей уши растерял да все выслушал? Висеть тогда мне на воротах собственного подворья…» Спросил, вымучивая на похолодевших губах подобие улыбки:

– С чем пожаловал, братец?

– Не сам пожаловал – государев атаман Илья Федорович прислал! Велено магистратским главным мужам да отставным офицерам быть тотчас в комендантской канцелярии.

– А к чему… мы понадобились? – Андрей Углицкий насупил всклокоченные брови, а у самого от недоброго предчувствия ноги отяжелели.

– Пустой спрос, отставной ротмистр! – не по чину и не по возрасту дерзко ответил Ивашка Жилкин. – Сам атаман объявит, к чему понадобились! – Не оглядываясь, поднялись ли из-за стола именитые самарцы, барабанщик толкнул дверь длинной рукой, бренькнул шпагой о косяк и вышел из горницы. Какое-то время стояла гробовая тишина, потом Андрей Углицкий крякнул, в бессильной ярости пристукнул кулаком о столешницу.

– Этому журавлю жрать бы лягушек на болоте, а не дворянам да офицерам «тыкать»! Пустили свинью в калашный ряд…

– Идемте, – первым собрался Петр Хопренин. – Замешкаемся, так атаман казаков пришлет. И не подобру-поздорову звать, а за ворот тащить. Таково теперь время, брат Андрей, судьба всего Отечества вершится… Это все едино, что плугом землю пахать: станешь ли остерегаться червя порезать?

– Бог на милости не убог, – закрестился протопоп Андрей. – Не будем медведя дразнить, не будет и он когти на нас точить…

– Аминь, – за протопопа Андрея закончил Петр Хопренин.

Одеваясь, Андрей Углицкий вновь заговорил о своем неверии в объявившегося под Оренбургом Петра Федоровича.

– Не ко двору нам, купцы, тот самозваный царь, будто сивая кобыла привередливому домовому.

Дмитрий Уключинов – куда и подевались его всегдашние веселость и беспечность? – поглядывая, как трясущимися руками протопоп Андрей надевает поверх рясы потертую заячью шубу, отозвался сумрачно и зло:

– Коль кобыла домовому не по нраву, так чахнет скоро… А тут как бы самим не зачахнуть!

– То так, – поддакнул Илья Бундов и надвинул на уши лохматую лисью шапку. – Правят теперь нашим городом пролетные головушки, а нам лишь смотреть да охать потихоньку… Потому как и мы не о двух головах нынче.

По городу шли кучно и молча, молча смотрели на конные разъезды поселенцев – кто с ружьем за спиной, кто с длинным копьем и непременно при сабле или пистоль у пояса. А старший средь них Семен Володимирцев, увидев бургомистра, попридержал пегого жеребца – Андрей Углицкий зубами заскрипел, издали узнав своего лучшего коня, – осклабился щербатым ртом и прокричал, будто к магистратскому рассыльщику обращаясь:

– Упреди, бургомистр, Илью Федоровича, что выставлю караулы и на совет прибуду!

Андрей Углицкий проводил взглядом неумело сидящего в седле Володимирцева – ишь, болтается, словно беременная баба на возу! – не сдержался от злой реплики:

– Ништо-о, не за горами Великий пост, всем прижмет хвост!

– Помолчи, Андрей Петрович, – прервал Хопренин ворчливого Углицкого. – Не лезь головою в петлю по доброй воле – на то особые люди есть, чтоб ту петлю на шею накидывать. Да не вздумай при атамане чего лишнего ляпнуть – всех под монастырь подведешь. Коль дело дойдет до драки – поступай, как тебе совесть прикажет, а пока, бога ради, попридержи свой сварливый язык, оставь злости малость и на женку поворчать перед обедом!

– Аминь, – перекрестился при этих словах протопоп Андрей, давая знать самарцам, чтоб разговоры на опасную тему окончили, а про себя подумал: «Худой я пастырь своим мирянам… Ладан на вороту в ладанке, а черт на шее умостился, сбил с пути истинного…» Пробормотал негромко: – Бог любит праведников, а черт ябедников. Не браните, братья, друг друга при атамане, авось спасемся как-нито…

С тем и вошли во двор комендантской канцелярии, где их с честью встретил атаманов писарь сержант Иван Зверев и пригласил пройти в тепло натопленную горницу.

Илья Арапов вошел в сопровождении Ивана Жилкина, поручика Счепачева, поселенца Володимирцева, старшего над Подгорскими пахотными солдатами Кузьмы Федотова, старшего над шелехметьевскими новонабранными казаками Демида Казакова, который успел сменить лапти на сапоги, а за поясом поверх черного тулупа торчал пистоль – подарок есаула Пустоханова.

– Сидите, сидите, – остановил Илья Федорович магистратских и отставных ротмистров, которые поспешили встать при появлении государева атамана. – Долго удерживать не буду – дел много у нас с вами перед сражением. А потому тебе, бургомистр, вкупе с купеческим старостой Бундовым озаботиться накормить собранное в Самаре государево воинство сытно в ночь, а буде спокойно переночуем, то и рано утром. Тебе, протопоп Андрей, всю ночь обязать церковный причт быть в церквах и по сигналу бить в набат, чтоб городу ныне не спать, а всем способным, особенно отставным чинам и цеховым людям, всенепременно собраться по тому набату у Большого питейного дома… Храни бог, ежели кого мои казаки сыщут укрывшимся от исполнения присяги, данной государю, – всех пущу в мир! И без малой доли жалости прикажу тот двор запалить и самого изменщика повесить на мерзлом дереве!