Владимир Буртовой - Над Самарой звонят колокола

– Ну, коль так, то псам бешеным и смерть по чести, – не пожалел побитых Илья Федорович. И вдруг вспомнил: – В крепости мой давний должник – кнутобоец Савелий Паршин. Не уйдет ли, убоявшись расплаты за содеянное убийство государева казака?

Иван Яковлевич, отряхивая снег с полушубка, заверил, что им оставленные казаки и два десятка из местных жителей стерегут крепость, а также до поры до времени он распорядился держать под караулом сержантов Ивана Зверева и Куклина, который оставлен был бежавшим Вульфом при денежной казне. У солдат, бывших при крепостных караулах, ружья побрали, из казарм выходить строго-настрого не велено.

– Все оделано по разуму, – похвалил Илья Федорович отставного солдата. – Ты перекуси чем бог послал, а я в спешный отъезд распоряжусь изготовиться, – и, оставив Жилкина за столом, вышел на крыльцо, крикнул Кузьму Аксака.

Кузьма Петрович появился из конюшни, где казаки расставляли коней и задавали им корм.

– Тебе, Кузьма Петрович, с санными казаками быть здесь и дожидаться возвращения Пустоханова да Волоткина. Я же с конными спешно отъеду в Бузулукскую крепость приводить ее к присяге и крестному целованию на верность государю Петру Федоровичу. Ежели до моего наезда соберутся здешних охотников много, так приводи их в Бузулукскую крепость. Уговорились?

Кузьма Аксак кивнул головой, что наказ понял и все исполнит, как велено.

На крыльце, утирая усы тыльной стороной ладони, появился Иван Яковлевич, надвинул шапку поглубже, давая знать, что и он готов ехать. За ним следом собрались и наскоро перекусившие верхоконные казаки.

– Ну, казаки, с богом – на конь! – распорядился Илья Федорович. – Иван! Чернеев! Гони на санях за нами следом не отставая!

Иван Жилкин вскинул ружье и выстрелил в небо, вспугнув с голых деревьев горластых ворон. Кони с фырканьем спустились уже с правого берега реки Самары на переметенный снежными перекатами лед, зазвенели подковами.

– К чему сполох? – не понял Илья Федорович. Укрытая ранними декабрьскими сумерками крепость надвигалась на всадников белым валом и черным частоколом. С угловой от реки башни бабахнула ответным выстрелом пушка, и тут же заблаговестили в дребезжащий старенький колокол.

– Это тебе, государев походный атаман, встречный благовест от всякого чина людей крепости, – ответил Иван Яковлевич, с хитрецой заглядывая в глаза атаману – видишь, мол, каков я тебе гостинец преподнес: не пару демидовских пистолей, а перешедшую на сторону государя сильную крепость!

У распахнутых ворот толпилось более сотни приодетых отставных чинов, женок и отроков. Чуть далее кучкой, сняв шапки, стояли пахотные крестьяне, имевшие жительство в самой крепости. Два смиренных попа, облаченных в старенькие обрядные одежонки, держали перед собой иконы в скудных, из меди, окладах.

Илья Федорович сошел с коня, обнажил голову и принял от изрядно перепуганного священника благословение, поцеловал ладаном и соленой рыбой пахнущую руку, ткнулся губами в застывший оклад иконы Георгия Победоносца и после этого уважительно, земным поклоном приветствовал жителей крепости.

– Государю нашему Петру Федоровичу радостно будет прознать, что приклонились вы к нему с великой охотою и верой и готовы послужить ему, не жалея живота своего. Теперь скажите мне, казаки и крестьяне, кого поставить вам в атаманы? Из моих казаков? А может, есть средь вас кто, кого уважали бы вы без понуждения и были бы в готовности исполнять его приказы? Выкликайте.

Бузулукцы затолклись, переглядываясь, выискивая средь себя подходящего в атаманы. Многие из них уже отслужили воинскую службу, были в летах – за пятьдесят и более. Иные и при чинах состояли, знали, как «Отче наш», армейские уставы, а все ж быть атаманом – дело хлопотное и небезопасное по нынешним временам… Однако почти разом несколько человек из толпы закричали:

– Хотим старшим над нами иметь Гордея Ермака! Выдь к атаману, князь Ермак!

Имя Ермака подхватили иные жители Бузулукской крепости.

– Гож будет в атаманы!

– Службу Гордей знает, а мы ему в покорность войдем с охотой!

Из толпы встречающих выступил по-азиатски скуластый, выше среднего роста казак в козловых теплых сапогах, в черном полушубке и в лисьей шапке на седых, когда-то черных, лохматых волосах.

Илья Арапов, вглядываясь в темное, морщинистое лицо казака, в его раскосые спокойные, без лукавства и заискивания голубые глаза, подивился тонкой редкой бородке и редким усам, обвисшим по обе стороны рта. Спросил, откуда он родом и как пристало к нему такое дивное прозвище.

Гордей Ермак поклонился бузулукцам, благодаря их за оказанную честь, потом походному атаману отбил поклон. На расспросы о себе ответил с заметным азиатским выговором, растягивая слова:

– Мой родитель сказывал: род наш идет от Ермака Тимофеевича, что Сибирь воевал. Прижил Ермак Тимофеевич сына от тунгусской княжны, будто большая любовь промеж них была… От любови той и повелись в Сибири голубоглазые да темноволосые Ермаки. А дед мой уже на государевой службе в яицких казаках объявился. Вот какова наша история, атаман.

Илья Арапов решил, что комендант из него будет хорош, а потом и с собой можно будет взять в поход на Самару.

– По праву, данному мне государем императором, жалую тебя атаманом Бузулукской крепости, чином хорунжего и денежным жалованием. А теперь, Гордей Ермак, веди меня в казарму, где сидят под присмотром солдатушки. Не обидели вы их излишним насилием? Кормлены ли они на ночь? У государя Петра Федоровича в лагере об этом первейшая забота. Не евши, сами знаете, и блоха не прыгнет, как любил поговаривать мой давний знакомец, самарский купчина…

Иван Жилкин, шагая рядом с атаманом, уверил, что солдаты кормлены исправно. И хмельного пива выдано им по кружке во здравие государя-батюшки.

Небольшая рубленая казарма и конюшня при ней обнесены тесовым забором. Здесь же амбар – пакгауз для воинского припаса, дом бежавшего подполковника Вульфа и темный амбар – арестантская с маленьким окошечком величиной с кошачью голову. Зеленое стекло залеплено надутым в выруб снегом. На двери арестантской крепкие железные скобы и засов, но караульного рядом нет. Караул стоял у ворот казармы – односельцы атамана. Они издали признали Илью Федоровича, возрадовались, зубы кажут в улыбке из-под заиндевелых усов.

– Ну-тка, где у вас тут арестанты? – спросил Илья Арапов. – Неужто в холодной сидят?

– Как можно! – с обидой в голосе ответил Иван Жилкин. – Солдаты в своей топленой казарме. А оба сержанта в доме Вульфа. Токмо и неудобства им, что сняли воинскую амуницию с оружием. А так без притеснения… Тела живые передам тебе, атаман, а за души не ручаюсь, должно, трясутся от неведения.