Владимир Буртовой - Над Самарой звонят колокола

Близ полудня, осмотрев вал и частокол крепости, Илья Федорович собрал командиров на военный совет. На том совете и объявил свое решение:

– Примерную силу при капитане Балахонцеве мы знаем со слов Копытеня. Да и Алексей Горбунов от своих самарских знакомцев, отставных казаков и солдат, слыхал. Но не подошли ли в город обещанные гусары? И каково к нам расположение самарских жителей? Не встанут ли на вал сотенным ополчением тамошние отставные казаки да офицеры? Случилось ведь такое в Оренбурге. Хотел было своих подлазчиков к Самаре послать – узнать последние новости. Но по зимнему снегу близко незамеченным не подсунешься, конные разъезды узрят, схватят чужого человека и упрячут в амбар… Надобно послать такого, который, придя в Самару, мог бы все выведать, тамошних командиров напугать нашим якобы великим множеством. И после всего еще вольно выйти из города. А без должного разведывания сгубим отряд – государь Петр Федорович по головке не погладит.

– Ежели те головки вовсе при нас останутся, а не ссекут их конные гусары, – добавил негромко Иван Яковлевич Жилкин. – Кого же послать-то?

Атамановы помощники думали, рядили, называли то одного, то другого смелого казака. Гаврила Пустоханов сам было вызвался пойти в Самару переодетым беглым якобы священником из ближнего села, но тут из соседней комнаты вышел Антон Коротков, повинился, что влез без спросу в беседу командиров.

– Я пойду, Илья Федорович, – сказал он неспешно, продумывая каждое слово. – Никто чужой в Самару и в самом деле не пройдет незамеченным. А священников во всей округе протопоп Андрей за долгие годы всех в лицо знает. Никому чужому и веры на слово о вашей силе не будет.

Илья Федорович долго смотрел в глаза Антону Короткову. Тот не смутился, понимал, сколь многое доверяет ему в эту минуту государев атаман – либо победу под Самарой, либо возможную ловушку и позорное побитие всего отряда и верную смерть в страшных пытках на дыбе…

– Капитан Балахонцев тебя знает? – наконец-то спросил Илья Федорович, решившись послать купца в город на разведку.

– И капитан Балахонцев, а боле того знакомы бургомистр Иван Халевин да самарские купеческие старшины, – заверил Антон. – Им-то мои слова за сущую правду покажутся, а от них и к самарским обывателям тот слух перекинется, похлеще пожарной искры получится.

Илья Федорович встал с лавки, потянулся к иконостасу, бережно снял икону Божьей Матери, повернулся к Антону:

– Клянись жизнью детей своих, что злого умысла в твоих речах нет, но идешь на смертное дело с чистой верой в государя и в неминуемое торжество дела его.

Антон Коротков тяжело опустился на колени перед атаманом, перекрестил себя трижды, повторил требуемую клятву и поцеловал теплый от лампадного огонька медный оклад иконы.

– Бери коня и – с богом! – проговорил Илья Федорович. – Идемте, казаки, проводим хозяина за ворота.

Иван Жилкин, Кузьма Петров, капрал Пустоханов, Алексей Горбунов, сержант Зверев и Гордей Ермак вышли на подворье. День перевалил на вторую половину. С юго-востока тянул ровный ветер.

Антон Коротков грузно поднялся на коня, взял в руки повод, поклоном простился с атаманом и его сотоварищами и, поскрипывая седлом, неспешно направился крутым спуском к реке Самаре, решив ехать в город вдоль реки, а не по горному отрогу.

Купец без помехи миновал недавно пограбленные казаками хутора именитых самарских мужей. Оглядываясь по сторонам – не затаились ли где по дворам конные гусары, – проехал по улице притихшей Нижнепадовки и на ее дальней окраине приметил, что встречь ему, столь же бережно, едет одинокий всадник.

«Не иначе как от коменданта Балахонцева тако ж тайный доглядчик пробирается к пригороду! – насторожился Антон Иванович. – Ну нет, супостат! Супротивникам ход туда заказан… Лежать тебе в придорожной канаве с пробитым черепом!» – и нащупал в кармане полушубка увесистую гирьку на прочном тонком ремне.

Встречный приблизился, и Антон Коротков без труда признал в нем самарского целовальника Федора – рыжего и сутулого, зыркающего из-под бровей вечно голодными крысиными глазами. Антон Иванович не любил самарского целовальника за его извечное стремление снять с несчастного бурлака последнюю нитку, а в долг у него взять можно было лишь под двойной рост.

– Вот так встреча! Неужто это ты, брат Федор? – первым, делая вид, что крайне обрадовался, заговорил Антон Коротков. – Что за нужда гонит тебя, в стылую ночь глядя, неведомо куда?

Целовальник тако же признал алексеевского купца, но поостерегся, для большей безопасности спросил:

– А ты откуда, Антон? Неужто по своей воле в Самару едешь?

Антон Коротков решил играть роль беглеца.

– Кабы по своей! Набежала в пригород воровская ватага, купцов пограбили, отставных чинов, кто выказал сопротивление, побили кого до смерти, кого до беспамятства… Я в холодной бане отсиделся. Как сбежал – Бог помог, не иначе. На хуторе взял коня, спешу известить коменданта Самары да и укрыться в городе. А ты, вижу, своей волей в когти ворам просишься? Езжай, езжай, в пригороде теперь такое творится – страх! Корова ревет и медведь ревет, а кто кого дерет, сам черт не разберет! Не-ет, скорее в Самару, под укрытие гусарских полков.

Целовальник, поеживаясь на ветру, ответил, что и он едет не своей волей, а по решению самарских жителей, которые без ведома коменданта Балахонцева собравшись на сход толпой у Большого питейного дома, послали его, Федора, проведать, великая ли сила сошлась к Алексеевску и каково там обходятся с мирными обывателями.

– Того я, брат Федор, самолично насмотрелся и наслушался за день, – решив повернуть целовальника в город, строго заявил Антон Коротков. – А ты, коль послали тебя, езжай, ежели в рай просишься и смерти не боишься.

– Да нет, должно, не поеду, коль ты всему самовидцем был, – тут же отрешился от своих намерений целовальник. – Аль я враг себе? Да и не змей о трех головах к тому ж…

– Ну, коль так, то поспешим. – Антон Коротков тронул коня в легкий бег. Целовальник послушным ребенком повернул своего мерина и погнал его за купцом. Антон вполоборота к нему досказал: – Явимся к капитану Балахонцеву да к бургомистру Халевину и все без утайки им поведаем. Еще скажу, что на околице Смышляевки приметил я за стогами тайно выставленный воровской караул. Коль дале поехал бы – аккурат им в плети да под расспрос угодил бы.

Целовальник, ойкнув, зябко передернул плечами и еще ниже пригнул рыжую голову, с трусливой нетерпеливостью поглядывая на приближающуюся Самару.

Сумерки пали на землю, но от чистого снежного покрова было довольно хорошо видно и темную дубраву за оврагом, и унавоженный Оренбургский тракт, уходящий от кузнечного ряда к охраняемым рогаткам у междуовражья, где еле различимо толклись на снегу дозорные. В сторонке, около караульного сруба, горел костер, у коновязи стояли четыре лошади под седлами; случись что – сполошным выстрелом дадут тревогу и пришлют нарочного на пушечный бастион, где постоянно пребывал с солдатами кто-то из офицеров.