Владимир Буртовой - Демидовский бунт

«Неужто дыра? – Илейка едва не кинулся от радости на противоположный край оползня, где нижние части трех-четырех бревен обнажились – они висели в воздухе, удерживаемые продольными скрепляющими балками. – Луна бы скрылась! – в досаде проговорил про себя Илейка и поднял глаза к облачному небу. – Как бы караульные с башни не приметили».

Дождался большого облака и почти на ощупь, помогая себе остро заточенным посохом – не дай бог подвернуть ногу на таком неровном грунте, – спустился вниз, пробрался к оползню и заглянул под нависшие бревна. Пролезть туда проще пареной репы!

Заколотилось сердце. Вот он, первый его самостоятельный шаг в жизни. До сей поры он был за спиной родителя Федора, потом у дедушки Капитона, у Данилы Рукавкина или у отца Киприана. За ними было легко, надежно и беззаботно. Теперь нет рядом сильной руки, чтобы опереться, самому надо все – и решать и делать.

– Не сробею! Не сробею! – упрямо шептал Илейка и карабкался по глинистому обрыву вверх. – И мы не лыком шиты, чему-то да научились за минувший год. Не у Христа за пазухой прожито время, но под чистым небом и у жаркого костра.

Он левой рукой цеплялся за неровности затвердевшей под солнцем глины, а правой опирался на посох. И без конца поглядывал на небо – верховой ветер безжалостно ворочал громадными глыбами темно-серых облаков, перемешивал их круто и упрямо, как добросовестная хозяйка перемешивает тесто, ползущее через край квашни.

На угловой башне загомонили – сменялся караул. Илейка замер, распластавшись между двумя неровными выступами глины. Пахло не сыростью земли, а сухой полынью.

«Не приметили бы с башни… Стрельнут в спину, и полечу вверх тормашками до самой воды, если головой не угожу в какую-нибудь расщелину». Илейка еще плотнее припал грудью к почти вертикальной глиноземной стене.

На миг показалась криво срезанная половинка луны и тут же вновь нырнула в темное облачное месиво. Илейка глянул на сторожевую башню – темная на темно-сером небе, она казалась большим и толстым грибом под шатровой шляпкой непомерной величины. Илейка, не выпуская посоха из руки, перекрестился, осторожно поднырнул головой под толстые торцы бревен, преодолел около аршина крутого обвала и выбрался на ровное место – бурьян у частокола, рядом с чьим-то добротным тесовым забором.

«Благо, не внутри двора очутился», – порадовался Илейка, огляделся – небольшой пустырь, на нем три или четыре начатых постройкой дома. В темноте желтели очищенные от коры бревна срубов. И ни души вокруг, лишь поодаль тусклыми квадратными пятнами светились чьи-то окна, не закрытые ставнями на ночь.

Церковь была правее. Прижимаясь к тесовому забору – здешние заборы не чета ивовым плетням в их Ромоданове, – Илейка прокрался к площади, приметил неподалеку поповский дом, рядом дворовые постройки. Неслышно ступая, подошел к забору и вскинул руки, чтобы ухватиться и перелезть, но тут же замер: через улицу громко залаяла собака. Ветер дул от Илейки в ее сторону, и она учуяла чужого. Хлопнула дверь, грубый мужской голос прокричал во тьму ночи:

– Кого нечистый носит в таку пору?

Илейка сполз вдоль забора, вытянулся в жестком прошлогоднем бурьяне. Хозяин подворья громыхнул засовом, открыл калитку и посмотрел в оба конца вдоль темной и пустой улицы. Успокоился, прикрикнул на собаку и ушел.

Илейка с превеликой осторожностью прополз за угол, куда совсем близко подступили постройки поповского дома, еще раз вскинул руки, ухватился и, помогая себе коленями, подтянулся. В поповских окнах было темно. Перевалился через забор. «Благо, что сей поп собак себе не завел. Теперь такую бы брехню подняли – хоть святых выноси! – подумал Илейка. – Тогда бы мне и вовсе сухим из воды не выбраться». Увидел в дальнем углу подворья невысокий амбар на камнях: поставлен так, чтобы нижние венцы не портились от сырости. Дверь закрыта наружным запором, и – надо же такому счастью! – нет стражи при амбаре!

«Дошли до Господа мои молитвы, – мысленно перекрестился Илейка, ползком на четвереньках подобрался к амбару. – А попадья теперь, поди, преет в пуховиках, наевшись жирного, не до собак», – нырнул под амбар, затаился, чувствуя, как спину покрывает жаркая испарина. И только тут впервые пришла в голову жуткая мысль – а ну как щекастый солдат обманул, посмеялся над несмышленым отроком? И сидит теперь отец Киприан где ни то при солдатской гауптвахте под воинским караулом, а он сюда под амбар забился, от чужого глаза схоронился, словно пугливая курица, завидевшая чуть приметное облако на небе и забоявшаяся проливного дождя.

Илейка сжал пальцы и костяшками – так, что больно стало, – трижды стукнул снизу в толстые плахи. Постучал и замер. Сердце билось гулко. Илейка не сразу уловил еле различимый ответный стук изнутри!

– Здесь! Здесь он, мой отец Киприан! – зашептал Илейка, и глаза защипало от радости. Илейка еще трижды стукнул костяшками об пол, прополз под амбаром к тому месту, где видны были ступеньки у двери. Еще раз осмотрел подворье, осторожно вылез. Стараясь не греметь, медленно выдвинул засов. Туг же отец Киприан отжал дверь, высунул голову в черном клобуке, тихо спросил:

– Кто ты, добрый человек, который отважился среди ночи… – увидел у ступенек Илейку да так и остался с открытым ртом. И только когда с превеликой осторожностью вылезли через обвал на ту сторону частокола и спустились к реке, отец Киприан дал волю своим чувствам. Он крепко обнял Илейку, облобызал и торжественно перекрестил вздрагивающей рукой.

– Плаху кровавую зрил уже перед глазами, избавления ждал невесть откуда, аки нищий ждет от Господа манны небесной! Тако мог поступить муж, но не отрок! И радость моя, брате Илья, утроилась тем, что избавление от неминуемой погибели принес мне ты, мой побродим! – Опомнился, с тревогой спросил: – А где ковчег наш? Ведь что наклепал на меня тонконогий хлюст в казенном мундире? Будто я погубил старца Зосиму и с его бумагами бегу прочь в Сибирь! Так где наше спасительное судно?

– Иргиз стережет, – только и ответил Илейка. Теперь, когда отец Киприан был с ним, силы вдруг оставили его и не было мочи даже радоваться по-настоящему. Он шел впереди, нащупывая посохом дорогу поровнее.

Пес учуял их издали и дал знать о себе сдержанным радостным повизгиванием. Забрались в лодку, Илейка тут же оттолкнулся веслом от берега и, рискуя налететь во тьме на плавающее бревно, смело принялся грести – прочь от Усть-Уйской крепости, которая едва не стала последней на их таком трудном пути к манящей цели.

Отец Киприан, поглядывая на темные башни и частокол удаляющейся крепости, скорбно вздохнул:

– Мужайся, брате Илья! Почти без брашна мы остались до следующего жилого места.