Олег Шишкин - Последняя тайна Распутина

А затем то же самое повторяется и в вышедших в 1927 году в Париже мемуарах Феликса Юсупова. Это так называемая резиновая палка: «здесь на письменном столе я оставил резиновую палку, которую „на всякий случай“ мне дал Маклаков…» [170] Ф. Ф. Юсупов. Конец Распутина. М., 1990. С. 100. И далее: «Я ринулся на труп и начал избивать его резиновой палкой… В бешенстве и остервенении я бил куда попало…» [171] Ф. Ф. Юсупов. Конец Распутина. М., 1990, С. 103. Значит, автор «Протокола» для придания правдоподобности стремился совместить свои знания о протоколе с мемуарами Пуришкевича и Юсупова.

О разорванных гениталиях, а их могли разорвать именно удары кистенем, в деле не упоминается вообще, а сообщается только о посмертных повреждениях: «все они, по мнению врачей, произошли после смерти и притом случайно, по-видимому, от ушибов при падении мертвого тела с высоты» [172] ГАРФ. Ф. 124. Оп. 57. Д. 751. Л. 13 (об.)-14. .

К тому же роду добавлений относится и утверждение, что «на левом боку зияющая рана, нанесенная каким-то острым предметом или шпорой». Это та же рана, о которой говорил выше эксперт Жаров и которая, по мнению автора подлинного заключения, Косоротова, была посмертной. Но автор этого «документа», видимо, стремился убедить своих читателей, что Распутин перед смертью подвергся пыткам и надругательствам, описанным в мемуарах. Однако тут удар ботфортом со шпорой имел особый смысл. Это был намек на участие в убийстве великого князя Дмитрия Павловича, который на многих снимках 1916 года запечатлен именно в ботфортах со шпорами.

Как считал следователь Завадский, убийство уместилось в весьма короткий период – максимум 15 минут, и времени на пытки у участников преступления попросту не было. Тем более в противоречии с «пыточной версией» находится очевидная уличная, финальная часть убийства.

Важно и то, что автор «Протокола…» не упоминает полицейских врачей Никитина и Значковского, также участвовавших во вскрытии тела, а упоминает лишь следователя Середу, который присутствовал на вскрытии, но в нем не участвовал.

Напрашивается только один вывод: неизвестный составитель этого «Протокола…» хотел подтвердить легенду о предсмертных пытках Распутина и его утоплении живьем, он согласовывал его с мемуарами и другими некриминалистическими сообщениями. Сам этот документ, скорее всего, происходит из архива Юсупова, так как князь единственный на тот момент живой участник событий, написавший мемуары.

Но публикацией из прокурорского дела доказывается подложность этой всего лишь весьма правдоподобной мистификации протокола.

Тому, что такой подложный протокол все же появился и обладал определенной убедительностью, есть весомая причина.

Во время Февральской революции и даже после нее, когда уже устоялась вроде бы власть Временного правительства, происходили нападения толп на полицейские и прокурорские архивы Петрограда. Погромы заканчивались актами вандализма и поджогами. Так произошло и с архивом прокурора Петроградского окружного суда, в котором и должны были сконцентрироваться документы расследования, так как сообщается в справке из дела 751: «…книги его канцелярии были уничтожены пожаром» [173] ГАРФ. Ф. 124. Он. 57. Д. 751. Л. 59. .

27 февраля 1917 года в пожаре, теперь уже в здании Петроградской судебной палаты на Литейном проспекте, погибла текущая и архивная документация судов, уголовные дела из кабинетов следователей, собрание вещественных доказательств, а также кабинеты научно-судебных экспертиз, где и должны были храниться важные материалы по делу Распутина, в частности альбомы с фотографиями с места преступления и тела жертвы. Здание не пытались даже тушить: оно выгорало три дня!

Но фотоальбому с криминалистическими снимками с места преступления, места обнаружения и аутопсии тела жертвы повезло: знаменитый сыщик и глава сыскной полиции Петрограда Аркадий Кошко в дни революции унес его к себе домой. Однако сохранить его не смог. Вот что он вспоминал: «Целый альбом, относящийся к этому делу, хранился у меня и был мною уничтожен, когда в Петербурге пошли повальные обыски» [174] А. Ф. Кошко. Очерки уголовного мира царской России. Воспоминания бывшего начальника Московской сыскной полиции и заведывающего всем уголовным розыском Империи. Париж, 1929. Т. 2. С. 131. .

Эти пропажи помогли легализации недостоверного акта вскрытия, появившегося во Франции и опубликованного Аленом Руле.

Удивительно, но в конце 1959 года тот самый криминалистический альбом, который вроде бы уничтожил Кошко, Музею Революции в Ленинграде дарит проживавший в Грозном В. И. Афонин. В то же время один из листов этого альбома с фотографией лежащего на полу Распутина с отчетливой раной на лбу дарит тому же музею некто Корвин-Круковский [175] Музей политической истории России. Ф. Ш-18793. .

Но вот судьба первоначального акта так и остается невыясненной. Однако его аутентичное переложение, пусть и в урезанном виде, имеется в прокурорском деле Минюста, которое мной и цитируется в этой книге.

Кроме того, мне удалось обнаружить в документах ГАРФ, в Фонде 1463, так называемой «Коллекции отдельных документов личного происхождения», записку, которая может намагнитить взгляд исследователя до электрической искры:

«Его Превосходительству Господину министру Юстиции

Прокурору Петроградской судебной палаты

Рапорт

При сем предоставляю Вашему Высокопревосходительству вещественные доказательства по делу об убийстве Григория Распутина, согласно Вашему словесному приказанию.

Прокурор судебной палаты Завадский.

№ 13596

Декабря 28 дня, 1916 г.» [176] Ф. 1463. Он. 2. Д. 221, Л. 1.

Этот лист двойной: он, в сущности, обложка бумажной папки. Она пуста, и только странная перечеркнутая цифра 9 и пометка «21 стр.», видимо, указывали на количество страниц, когда-то в ней содержавшихся. Лаконичная запись на титуле дела сообщает: «Приложений нет» [177] Ф. 1463. Оп. 2. Д. 221. Титул. . А само это крохотное дело было сформировано в ГАРФ 8 июня 1966 года, видимо, из россыпи. Именно этот документ и должен был бы находиться в общем своде других, которые приобрела в 1932 году антикварная фирма К. W. Hiersemann, о чем писалось в самом начале. Но, видимо, он входил в документы, которые составлялись до начала работы над делом другого следователя – Ставровского. Рапорт Завадского позволяет нам с большой уверенностью предположить, как прокурорские материалы попали в Германию в начале 30-х годов XX века.

В своем письме в редакцию «Последних новостей» следователь Завадский сообщает: «…я припоминаю, что еще при мне, как наблюдающем за предварительным следствием, была попытка управляющего министерства юстиции Добровольского взять дело к себе» [178] Последние новости. 1932. № 4182. . Документ и регистрирует эту попытку. Адресат рапорта – министр юстиции Николай Александрович Добровольский. Его близость ко двору очевидна. Хотя он и был расстрелян в Кисловодске большевиками как заложник 21 октября 1918 года, документы могли быть проданы его многочисленными эмигрировавшими за границу родственниками.