Эрнест Ролле - Разбойник Кадрус

Когда свита подъехала, Наполеон увидел Фоконьяка и Жоржа на одной лошади. Он нахмурил слои олимпийские брови.

– Савари! – сказал он.

– Что прикажете, ваше величество?

– Сойдите.

Генерал соскочил с коня.

– Предложите вашу лошадь кавалеру.

Савари, скрывая свой гнев под улыбкой, любезно исполнил приказание, а Жорж без всякого замечания, что было бы неприлично после приказания императора, вскочил в седло. Император смотрел на кабана, который чуть было не изменил положение всей Европы.

– Бертье, – сказал он, – пусть подадут мне сегодня вечером кусок мяса этого кабана. Маркиз де Фоконьяк, вы его убили, справедливость требует, чтобы вы его и отведали. Кавалер де Каза-Веккиа будет с вами, потому что вы неразлучны. Какое у вас странное оружие, господин де Фоконьяк, – прибавил Наполеон, – и как вы искусно владеете им.

– Государь, – сказал гасконец, – история моего охотничьего ножа очень любопытна.

– Вы расскажете ее нам сегодня вечером.

– Государь, у всякой хорошей вещи есть своя пара. Под пару к моему ножу есть нож у моего друга кавалера де Каза-Веккиа. Осмелюсь посоветовать вашему величеству приказать и кавалеру рассказать историю своего оружия.

– Очень хорошо, господа. Мы вас послушаем сегодня.

Свита понеслась к Фонтенбло как вихрь. Однако толпа успела приметить Фоконьяка в числе самых близких придворных. В городе пошли об этом толки. Прежде насмехались над эксцентрическими выходками гасконца, а теперь нашли, что у него величественный вид.

С Фоконьяком случилось нечто особенно приятное. В гостинице Ферине у окна стояли Мария и Жанна. Они вскрикнули от удивления: их обожатели между генералами и маршалами… Жорж поклонился, Жанна улыбнулась. Фоконьяк тоже поклонился, Мария бросила на него пламенный взгляд. В одно мгновение мнение ее насчет достоинств ее обожателя изменилось. Несмотря на быстроту, с которой Фоконьяк ехал, он уловил все эти оттенки.

Простившись с императором у подножия большого крыльца и возвращаясь в гостиницу Фрерона, он проехал опять мимо гостиницы Ферине. Но девушек уже не было. Тогда Фоконьяк заставил свою лошадь встать на дыбы и делать самые нелепые скачки посреди улицы. Маркиз спокойно и гордо сидел на своем коне, пока тот бесился. Все бросились к окнам. Жанна и Мария тоже показались у окна и приметили Жоржа, смотревшего с рассеянным видом на Фоконьяка. Маркиз, увидев Марию, разом остановил свою лошадь и бросил на Марию взгляд, говоривший: «Все это для того, чтобы увидеть тебя, прелестное дитя!»

Но вдруг явился магазинщик и потребовал с Фоконьяка денег за разбитое окно.

– Что говорит этот негодяй? – спросил Фоконьяк.

– Вы разбили мое окно! – ответил магазинщик.

– И ты хочешь, чтобы я тебе заплатил?

– Непременно.

– Сколько, бездельник?

– Триста франков! – последовал бесстыдный ответ.

Алкивиад Фоконьяк вытащил свой знаменитый кошелек, блеснув им на солнце, бросил магазинщику и закричал:

– Кричи «да здравствует маркиз!». Вот тебе сто пистолей!

Пришпорив лошадь на глазах у остолбеневшей толпы, он скоро исчез, сделав почтительный поклон молодым девушкам, для которых и разыграл эту комедию. Никогда ничего подобного не случалось в Фонтенбло, впечатление было необыкновенное.

У Наполеона была большая семья. Много ему стоило труда придумывать почести и титулы для всех своих братьев, дядей и кузенов. Одних он сделал королями, других генералами, некоторых епископами и многих дипломатами. С женщинами ему было еще больше возни. Сестры, племянницы, кузины, все гордые и честолюбивые, изъявляли невероятные притязания. Они хотели мужей, а мужья – приданое, чины, места. Но семейство это было южной крови, и дамы позволяли себе иметь любовников. Выходили разные огласки, а император огласок не любил. Это он выдумал пословицу: «Грязное белье надо стирать в своей семье». Он заглушал слухи, платил за молчание мужей, изгонял обожателей, но все эти печальные дела занимали его более европейской политики. При этом он очень любил тех своих родственниц, которые не заставляли говорить о себе, терпеливо ожидая выгодного замужества, или не мучили его, хотя и были замужем. Особенно он был привязан к герцогине Полине де Бланжини. Она была двоюродной сестрой Бонапарта и очень рано появилась при дворе. Прехорошенькая собой, она имела только один небольшой недостаток. Она была своевольна и хотела, чтобы все преклонялись перед ее волей. Но она по крайней мере не подавала повода к злословию; говорили, что она умрет девственницей и не будет любить никого. Она была царицей при дворе, царицей на бале, где ее великолепные плечи, шея как у статуи, надменная поза, гордая голова, величественные движения давали ей превосходство над всеми другими женщинами. Глаза всех обращались на нее, все разговоры прекращались, все подчинялось обаянию ее красоты. С нижайшим смирением добивались чести протанцевать с нею контрданс или вальс. Гордая со всеми, она была чрезвычайна любезна с императрицей, которая ей покровительствовала и защищала от интриг соперниц. Император любил ее как отец и баловал. Он хотел выдать ее замуж, но она не соглашалась. Она отказывала принцам, маршалам, генералам. Ее называли мраморной.

Вдруг она передумала и захотела непременно выйти замуж. Ей захотелось путешествовать, и ей давали ради приличия компаньонку. Она пошла к императору и объявила, что так как она едет через три недели, то замуж выйти можно тоже в три недели. Она хочет путешествовать замужней женщиной, свободно и без всяких помех.

– Но твой муж? – заметил Наполеон, которому нравились даже капризы его любимицы. – Да муж стеснит тебя более, чем эта бедная графиня де Буа-Крессе.

– Полноте, государь. Маркиза будет делать замечания: «Это можно… это нельзя…» А мой муж будет делать, что я хочу.

– За кого ты хочешь выйти?

– За герцога де Бланжини.

Это был шестидесятилетний дипломат. Знатный барин с головы до ног, старик очаровательный, но дряхлый и разбитый сумасбродствами второй молодости, он всегда испытывал при виде принцессы Полины платонический восторг. Он был беден. Император, желая обеспечить себе услуги этого вельможи, дал ему положение, которое позволяло ему поддерживать звание; но состояния герцог не имел никакого, и это было для него очень тяжело.

Император улыбнулся выбору Полины, потом, считая ее ледяной и не созданной для любви, понял этот выбор и одобрил его тем охотнее, что, как всякому приемному отцу, ему было бы неприятно видеть Полину влюбленной в блистательного генерала или молодого дипломата. Удостоверившись в согласии императора, Полина инкогнито явилась к герцогу де Бланжини, который с удивлением узнал ее.