Алексей Чапыгин - Разин Степан. Том 1

– Ну, со Христовой молитвой в ход!

Истцы ушли. Пробили часы на Спасских воротах. Заскрипели блоки – мост встал на место. Киврин спросил:

– Стрелец, идут ли заплечные?

– Идут, боярин!

Все – как ясным днем наяву: Разину кажется, что лежит на палубе струга, что его тихо несет по течению, а перед ним синий парус, но, приглядываясь, удивился.

Его правая рука лежит в стороне и манит к себе, двигая пальцами… Вон, тело, оно тоже далеко от глаз, а близко сапоги человека в синем кафтане… У человека вместо лица желтый большой лист бумаги; под бумагой, свесившись книзу, дрожит светловолосая борода. Разин слышит, что человек читает, и силится понять.

«…В своей дьявольской надежде… Вор… клятвопреступник… похотел… святыню обругать, не ведая милости заступления пречистые… московских…»

Выше синего кафтана, бороды и желтого листа бумаги высятся зубчатые стены, за стенами лепятся один над одним золотые кокошники, без лица, – они идут кверху, а вверху горит на солнце золотой крест…

– Вот диво!

Разин хотел встать, коротко почувствовал недвижность тела, в нем пробудились упрямство и злость… Выдохнув широкой грудью, крикнул:

– Что же я? Сатана! – и сорвался с постели.

Перед ним у другой стены горницы мерно качается люлька, завешенная синей камкой. Верх люльки до половины украшен бахромой из желтого блестящего шелка; раздуваясь от движения вверх-вниз, шевелится. За люлькой в одной рубахе, наискосок съехавшей с плеча и пышной груди, сидит Ириньица. Тут же, немного в стороне, на той лавке лежит раскрытая книга, горят восковые свечи, перед книгой юродивый тычет по странице пальцем и спорит сам с собой.

– Сказывала окуню столетнему, взбудишь гостя! Он, Степанушко, должно, опился старик, и будто его огневица взяла – бредит… без ума стал…

– Пречистые? Московских!.. Нет, ино сие ложь – в книге, списанной у Кирилла протопопом, вот: «Диавол наперед рассеевал свои клеветы, слагая сказы о ложных богах, рождаемых от жен!» – кричал юродивый, не обращая внимания на уговоры Ириньицы.

Разин стал спешно одеваться.

– Куда ты, сокол? Ой, голубь-голубой, спи, покеда сумеречно, – яства налажу, да изопьем чего хмельного…

– И протопоп – ложь! В Кирилловой книге указа но: «Сатана сам вселится в антихриста».

– Дедко, да перестань же… Ой ты, сокол светлый мой, дай хоть глянуть еще в твои глаза, дай я все твои шадринки перецелую. Щемит сердце – спать не могу и будто назавсегда отпущаю тебя!

– Чай, увидимся. Не висни! Скоро надо мне вон из Москвы – душу она мою мятет… – и вышел, а за ним слышался слезливый голос Ириньицы:

– Ворон столетний, угнал мою радость!

Избегая тупых закоулков и видя через низкие дома кремлевские башни, Разин слободой пробирался к реке. Размахивая руками, ему навстречу брели по снегу люди; сзади недалеко шли двое в длиннополых шубах, длинные бороды в инее. Один расспрашивал, другой хвастливо сообщал:

– Да нешто и ты бегал халдеем?

– Прытко бегал, покеда патриарх не спретил. А и много-таки я пожег плауном [71] П л а у н – растение, пыльцу которого во время святочных шуток распыляли в воздухе и зажигали. бород человечьих, зато не один раз о крещении во льдах плавал [72] На святках рядились и изображали «пещное действо». Изображавшие слуг Навуходоносора, вавилонского царя, должны были о крещении купаться. .

– Не озорко? Лихоманки не хватил?

Слова стали непонятны – люди отстали или свернули куда. Сзади, стараясь обойти Разина, меся ногами снег, скользя и вывертывая сапогами, чтоб легче идти, шли трое, один на ходу кричал:

– Добры есть новгородски ременники, да мому заплечному не угодят – ни в жисть!

– А што?

– Вот! «Это-де не кнут, ежели я его в руке не восчувствую», да взял, робяты, приплел к кисти-то свинцу плашки…

– Ой, дьявол!

– И нынче, кто его поноровки не купит, – на paз смерть!

– Ой ты?!

– Ей-бо! Дьяк удары чтет – рот отворит за словом, а он р-р-а-аз! – и битой закатился – язык висит.

– Ой, пес!

– Жонок – так тех с пол-удара. Ну, те знают, шепчут: «Потом-де у бани свидимся!» И ништо – мазнет гладко, кровь прыснет, а мясо цело…

Разин еще долго слышал выкрики:

– О!

– Н-ну?

– Вот дьявол!

На одном из перекрестков по колени в снегу стояли нищие богаделенские божедомы – старики, женщины в заплатанных кафтанах, в душегреях истрепанных, с чужого плеча. Они пели:

– От нашествия поганых чуждых языцей – помилуй! От полона погаными мудрых и сильных князей, бояр, воевод, купцов помилуй, Господи!

В синей однорядке, в меховой шапке пышнобородый купец в расшитых узорами валенках стоял перед воспевающими, хватал иршаными [73] И р ш а н ы й – замшевый. рукавицами из корзины у мальчишки-подростка хлебы, раздавал нищим. Те кланялись, касаясь головами снега, тянули монотонно снова то же:

– Благоденствия великому государю, великому благоверному князю Алексию Михайловичу… воеводам, боярам, жилецким людям – пошли, всеблагий Господи-и!..

Разин, спускаясь по ступеням, вырубленным на снежном косогоре, думал:

«Дожду ли когда, что тех, за кого молят, зачнут клясти?»

– Козак, удал молодец! Выручи ради бога – бьют! – кричал Разину человек, видом посадский, в коротком кафтанишке с распахнутым воротом грязной ситцевой рубахи. На жилистой шее посадского болтался медный крестик, на ногах без портянок – опорки, лицо в крови.

– Кто бьет?

– Да не одного меня, удал человек, всех нас, посацких, обижают боярски холопи – с торга от возов отбили!

Разин спустился на лед, глянул в даль реки: у мясных рядов стояли осниманные, с обрубленными до колен ногами коровьи туши. У ларей рыбников хвостами вверх на тупых мордах, как точенные к боярским крыльцам столбы, прислонены крупные сомы. В снежном тумане двигалась около ларей толпа – пестрее была эта толпа там, где продавали шелк и ситец. Руслом реки шел несмолкаемый гул.

– Не лжешь ли? Кто бьет? – И увидал Разин отступающую от рыбных рядов толпу худо одетых людей. На них, желтея полушубками, напирала другая, в сапогах, в ушастых валяных шапках. Толпа в полушубках вооружена кольями.

– Лупи гольцов, робята-а! – От движенья людей в полушубках – болтались наушники.

Разин, сбросив шубу, завернул рукава кафтана:

– Гей, голутьба! Стой…

Толпа отступающих остановилась.

– У нас ватаман! Стой!

Люди с кольями в руках загалдели:

– То не бой! Убойство!

– У козака сабля!

– Вишь пистоль, робяты!

– Не мочно козаку биться!

– А с кольем мочно?

– Киньте палочье – кину саблю!

– Ежели в кулаки отобьете, владайте возами.

– А ну давай, гольцы!

Покидали колье на лед.

– Эй, козак, мы колье кинули!