Валериан Светлов - При дворе Тишайшего

Ее очень любили царевны, и к ней была искренне привязана царица; «верховые боярыни» скрывали свою нелюбовь и зависть ко всеобщей любимице двора под покровом приторной любезности, но ее отлично понимала умная «вдовица».

Царица встретила ее приветливо.

– Что запропастилась, Дмитриевна? – ласково спросила она, целуя боярыню в щеку, после того как та по ритуалу приложилась к ее плечику.

– Дел пропасть, матушка-царица!

– Какие такие дела объявились у боярыни? – со скрытым ехидством спросила одна из боярынь.

– Да неужто и всего дел-то, что в аксамит рядиться с утра до вечера и с вечера до утра? – колко ответила ей Хитрово.

– Кому на ночь нужно надевать аксамит, тот и надевай, а тот нет, ежели кому это незачем, – отпарировала боярыня.

Елена Дмитриевна вспыхнула, поняв злой намек, и уже собралась беспощадно отделать «верховую боярыню», однако царица ласково остановила ее, грозно взглянув на «задравшую» ее обидчицу:

– Полно, Дмитриевна, брось! Скажи лучше, где была утром, что видела? Садись около меня, вот здесь, – и царица указала Хитрово на скамью у своих ног.

– К царевичу Алексею, сказывают, в дядьки князя Пронского, Ивана Петровича, надумали назначить, – озабоченно и вполголоса проговорила Елена Дмитриевна.

– А что же, разве плох твой Иван Петрович? – довольно равнодушно произнесла царица.

– Знаю я Пронских, – горячо заговорила Хитрово, – все они нрава крутого, властного и гордыни непомерной… а царевич пока еще дитя малое, а подрастет потом – они властвовать над ним начнут; а он и духом слаб, и телом, поди, как хил: они этого и в толк не возьмут, измываться над ним станут…

– А кто ж за Пронского-то? – спросила царица.

– Твой свойственник, царица, Стрешнев-боярин.

– И никто ему не перечит?

– Пробовал было батюшка твой, – проговорила Хитрово, – Плещеева ставил, да царь и Стрешнев куды! Прямо на дыбы!

– Еще бы! Плещеев стар, скоро совсем из ума выживет. Ну и что ж, на чем порешили? – без всякого признака любопытства спросила царица.

– Порешили на князе Пронском, – ответила Елена Дмитриевна, всегда как-то обескураживаемая таким безучастием Марии Ильиничны. – Ты бы, матушка-царица, слово молвила за царевича – ведь твой он, поди, сыночек!

Грустная улыбка тронула губы царицы:

– Мне замолвить словечко? А ты б прежде спросила, кто же слово-то мое слушать станет?

– Ты мать.

– Ма-ать! Может, в какой заморской стране материнское слово в толк берут, да, вишь, не у нас! – И Мария Ильинична безнадежно махнула рукой. – Что еще нового?

– Царь в поход собирается выступить летом.

Весть о том, что государь уезжает, тоже не произвела никакого впечатления. Походы в те времена были не редкостью; скорее показалось бы диковинным, если бы их не было в течение более или менее продолжительного периода. Царица даже бровью не повела, услыхав, что скоро должна расстаться со своим мужем.

– Хочу я у твоей царской милости вот что просить, – начала вдруг боярыня Хитрово, отчаявшись произвести на царицу впечатление своими новостями, но замялась, оглянувшись на боярынь и боярышень, слушавших их разговор с разинутыми ртами.

– Пошли бы, затеяли игры какие, что ли! Царевен бы позвали, – обращаясь к ним, проговорила царица.

Женщины поняли, что царице угодно остаться с Еленой Дмитриевной вдвоем, и все вышли из комнаты.

– Испроси у царя мне милость одну, – тихо заговорила Хитрово.

– Что за дело тако?

– Ворожею одну пусть дозволит мне взять и схоронить, – решительно проговорила Елена Дмитриевна.

– Что ты, что ты, мать моя! В уме ли ты своем? – взволнованно замахала царица руками. – Да чтобы я этакое дело царю говорила? Да ни в жизнь! Царь гневен на ворожей, сейчас на огонь велит положить… Нет, я на погибель души христианской не пойду, не пособница я такому делу. Да и тебе, Дмитриевна, посоветовала бы с ворожеями не хороводиться.

Елена Дмитриевна поняла, что совсем напрасно обратилась к царице по этому щекотливому делу, и с досадой закусила губы, но тотчас продолжала:

– Да я не зла хочу Марфушке, а так только припугнуть малость!

– Марфушкой ее зовут? – задумчиво спросила царица. – Это та, которую почитай вся Москва знает? Да? Так ведь она только гадалка и с нечистью не знается… За что ж ты ее так-то?

– Вредная она баба, – уклончиво ответила Хитрово.

– Сказывали, что верно она гадает!.. Вот что, Дмитриевна, я и посылала-то за тобой, хотела сказать, чтобы ты мне ее привела… пусть мне погадает, мою судьбу да судьбу моего будущего ребеночка разгадает.

– Матушка-царица, – хотела было возразить Хитрово, но встретила упорно-надменный взгляд черных глаз царицы и сразу остановилась. Она знала, что при полной безразличности ко всему окружающему царица была подчас крайне упряма в своих желаниях. Ворожеи, гадалки, юродивые, странницы и богомолки были излюбленными гостями и единственным развлечением, которому любила отдаваться Мария Ильинична. Поэтому Елена Дмитриевна низко поклонилась царице и спросила: – Прикажешь сейчас за ней сходить?

– Пошли кого-либо из своих, да понадежнее, да чтобы под вечерок и привел ее сюда, – проговорила царица.

В это время в комнату поспешно вошли боярыни, а за ними царевны Татьяна, Анна и Ирина Михайловны.

– Братец идет! – говорили они, суетясь и рассаживаясь. – Боярыня, что не наведывалась сегодня к нам? – спросили они Елену Дмитриевну.

Вошли Алексей Михайлович и Милославский.

Царица встретила супруга поясным поклоном, остальные женщины поклонились до земли. Алексей Михайлович поцеловал жену три раза в щеку и сел в подставленное ему кресло.

– Что, егозы, делаете? – трепля сестер по щекам, спросил он царевен.

– Да ничего, с тоски дохнем! – капризно произнесла Ирина Михайловна.

– Что так? – улыбнулся царь и перевел свой взор на скромно потупившуюся боярыню Хитрово. – Ты, Елена Дмитриевна, совсем «верх» забросила, тебя и вовсе здесь не видать! Что-то все хлопочешь, а о чем – нам и не ведаешь.

– Ничего я не хлопочу, царь-государь, – ответила боярыня, метнув на царя один из чарующих взглядов, – и на «верху» бываю, да ты не изволишь замечать слугу твою!

По губам царя пробежала улыбка; его глаза ласково блеснули на молодую вдову.

– Вот царевны, вишь, жалуются, что забываешь их, – проговорил он.

– Известно, забыла! – вмешалась Анна Михайловна. – Почитай, все время у себя в светелке забавляется, а мы одни; ничего нового она не измышляет для нашего веселья.

– Ах, девушки, до веселья ли теперь? Вот царь-батюшка в поход собирается… плакать надо, слезы горькие разливаючи… – заговорила певучим голосом ехидная «верховая боярыня».

– Оставь, Микулишна, надоела! – взвизгнули все три царевны и, обнимая Елену Дмитриевну, стали просить, чтобы она придумала какое-нибудь увеселение для них.