Эли Берте - Замок Монбрён

Между тем как в центре бивуака продолжалось шумное оживление, два воина в кольчугах и с мечами на боку удалились в темное и уединенное место позади палаток. Здесь, присев на густой мох, который заботливая природа предоставила им взамен ковра, они наслаждались некоторого рода уединением. Один из этих воинов говорил без умолку, держа на коленях огромную кирасу и чистя ее мелким песком, другой ничего не делал и, облокотившись на руку, казалось, был погружен в печальные размышления.

Последнему из этих воинов было около пятидесяти лет, но члены его, закаленные с давних пор всеми трудностями походной жизни, нимало не утратили своей силы. Воин был высокого роста, и хотя голубые глаза его сверкали иногда быстрым зловещим блеском, но движения имели в себе нечто тяжелое и неповоротливое, может быть, потому, что он редко снимал с себя вооружение. Разговор его был медлен, важен, почти торжествен. Этот живодер, по имени Годфруа, родом фламандец, получил от своих товарищей прозвище Проповедник за то, что он обо всем, даже о вещах самых обыкновенных, говорил не иначе, как с пафосом. Впрочем, он был чрезвычайно опытен и сведущ в бродячей жизни и лучше всех мог дать самые точные сведения о местах, где можно было продвигаться без опасений, и о силе и крепости замков, замеченных в отдалении, о характере и происхождении лиц, сколько-нибудь известных в то время, и прочее. Это был «Нестор» шайки, и его так же уважали за опытность и добрые советы, как и за холодное спокойствие и неустрашимость, проявляемые им в битве.

Товарищ его, напротив, был молодой человек двадцати пяти лет, живой, болтливый, любивший солгать и готовый скорее действовать языком, чем мечом. Он родился в одной из южных провинций Франции и доказывал это своим произношением. У живодеров он был известен под именем Маленького Бискайца. Этот Маленький Бискаец, по своему сварливому и задорному характеру, часто ссорился с товарищами, которые вообще не отличались терпеливостью, и, подобно конскрипту нашего времени, подпаивающему ветерана, чтоб сделать из него своего покровителя в артели, он старался заслужить любовь Проповедника, сильного влияния которого на товарищей не мог не заметить. Маленький Бискаец успел в этом как нельзя лучше, и, взамен защиты, найденной им в Годфруа, он оказывал ему тысячу дружеских услуг: седлал его лошадь, ставил палатку и чистил оружие. Но самая большая заслуга его в глазах фламандца была та, что он слушал его со вниманием и почтением или расспрашивал о таких вещах, в которых Годфруа можно было развернуться. Правда, хитрый Бискаец иногда под нос смеялся над своим другом и его вечными историями, но Проповедник в простоте души никогда не подозревал об этом и все знаки внешнего уважения своего питомца принимал за чистую монету.

– Так ты, камрад, думаешь,– спросил Маленький Бискаец со своим смешным гасконским ударением,– что на этот раз мы возьмем Монбрён? Черт побери! Если мы завладеем им, тогда можно будет пить и есть по целым дням, спать под кровлей и ложиться в постель, как настоящим людям! Мы заживем там, как жирные каноники. Я думаю, что и сам ты, друг Проповедник, несмотря на свою храбрость и неутомимость, куда как будешь рад хоть один раз в жизни почувствовать себя в совершенной безопасности за стенами надежного замка.

– Замок не взят еще,– отвечал фламандец поучительным тоном,– и, пока овладеем им, многие из нас найдут смерть в его рвах. Впрочем, вспомни мои слова, молодой человек, и употреби их себе на пользу: для людей нашего разбора нет защиты надежнее зеленой крыши леса! Потолки укрепленных замков всегда могут обрушиться на наши головы, тогда как листья этих славных дубов не опасны. Крепость привлекает к себе врага так же верно, как зрелая нива косу.

Этот вывод был не совсем по вкусу Маленькому Бискайцу.

– Пожалуй,– воскликнул он,– ты еще предпочтешь желуди доброму запасу дичи и простую воду источника бутылке жюрансонского! Что до меня, признаюсь, я не так мужествен и воздержан, я люблю надежный кров и хороший стол, кусок сала на хлеб и несколько капель вина или меда, чтобы промочить горло, и пошли мне теперь какой-нибудь добрый ангел такое угощение,– продолжал Бискаец, подняв глаза к небу,– я признаю его своим патроном, пусть повесят меня без веревки, если стану молиться другому, хотя бы святой Гаспар, мой настоящий патрон, и треснул от досады!

Годфруа возложил руку на голову молодого человека и сказал ему с выражением еще более торжественным, чем обыкновенно:

– Не богохульствуй, друг, и не смешивай земных помыслов с небесными. Разве ты забыл, что завтра ты или я, а может быть, и мы оба умрем на приступе?

Маленький Бискаец перестал чистить кирасу и посмотрел на своего товарища, стараясь удержаться от смеха. Но при слабом отблеске бивуачного огня он приметил в чертах Проповедника странное выражение, которое заставило его несколько утихомириться.

– Умереть! Кто думает об этом? – сказал он с видом беспечности..– Черт побери! Я удивляюсь, друг мой Проповедник, как ты с подобными мыслями можешь быть таким храбрым воином!

Фламандец с минуту молчал.

– Я не узнаю себя,– произнес он наконец мрачным голосом.– Никогда еще не испытывал я того, что чувствую теперь. Я живу войной вот уже тридцать лет, служил французам, англичанам, бретонцам, наваррцам, испанцам, брал приступом множество замков, разорял множество городов, не щадил жизни в сотне сражений. Меня окружали и рыцари, и оруженосцы, и тысячи других беспощадных воинов, на мне было множество ран, которые я считал смертельными, и кровь лилась из меня ручьями… Несмотря на это, никогда мысль о смерти не приходила мне в голову так, как нынче… В стане короля Эдуарда о тех англичанах, которые накануне битвы испытывали подобное чувство, говорили, что они fays, приговорены, и замечали, что на другой день они непременно погибали. Вот почему, молодой человек, прошу тебя не богохульствовать при мне.

Маленький Бискаец хотел было какой-нибудь шуткой развеселить товарища, но не посмел. Он принялся за работу и тоном удивления произнес сквозь зубы свое обычное «черт побери!». Оба они несколько минут молчали.

– Дружище,– спросил наконец Проповедник,– что это за пятно на моей кирасе, которое ты с таким усилием пытаешься стереть?

– Клянусь святым Арно! Это порядочная капля крови того быка немца, которого ты свалил в последней схватке, и надо сказать, у басурмана, видно, была густая кровь… Придется стирать ее пилой!

Годфруа таинственно покачал головой.

– То же бывает с иными пятнами на совести,– сказал он протяжно.– Придет минута, когда нужно показать ее светлой и сияющей, подобно солнцу, смотришь, а она в ржавчинах…

Маленький Бискаец привык к меланхолическому характеру Годфруа, но ему никогда еще не случалось видеть его в таком мрачном расположении духа.