Эли Берте - Замок Монбрён

Валерия покраснела, но вскоре оправилась от смущения и продолжала с притворным спокойствием:

– Я вам откровенно призналась в своих чувствах к Анри, мессир, и не моя вина, что вы питаете ко мне склонность, на которую я не могу отвечать. Несмотря на это, Жераль, я хочу сделать вам предложение, которое, как я вижу теперь, вы отклоните и которое должно было бы подвергнуть вас большой опасности.

– Что значит для меня потеря жизни, когда никто в мире не пожалеет о ней!

– Не говорите этого,– отвечала Валерия с волнением, которого никогда еще не испытывала,– иначе вы будете несправедливы ко мне, вашему другу.

Трубадур схватил ее руку и с признательностью прижал к губам. Валерия тихо отняла ее.

– Выслушайте меня,– начала она, понизив голос.– Бесполезно рассказывать вам, какими средствами доходит это до меня, но мне известно все, что делается в стане капитана Доброе Копье. Завтра замок наш будет осажден, но я не знаю, на какое время назначен штурм и может ли он воспрепятствовать барону исполнить его злое намерение. Впрочем, я не хочу, чтобы это случилось не только завтра, но когда бы то ни было, и тот крайне огорчит меня, кто вздумает проливать кровь за дело, с которым связаны мои выгоды. Вот что хочу я передать капитану Анри через верного и преданного мне человека.

Жераль, молчаливый, стоял перед нею в задумчивости.

– И ваш выбор пал на меня? – спросил он наконец.

– На вас, сир де Монтагю, на вас, разделявшего опасения мои об участи великого гостя Монбрёна. Но время не терпит, и надо отправляться теперь же.

– Теперь? Но как уйти в этот час из замка, окруженного часовыми? Разве вы не знаете, что барон под страхом смерти запретил впускать или выпускать в него кого бы то ни было и что ключи от ворот в его руках?

– Правда, Жераль, но чего не может сделать решимость и твердая воля?.. Я знаю, что вы хороший пловец. Однажды вы бросились с вала в ров, чтобы вынуть из воды браслет, который я нечаянно уронила. Неужели же вы для спасения первого полководца Франции не захотите сделать того, что сделали для ничтожного удовольствия девушки?

– Донья Валерия, я готов идти,– спокойно отвечал трубадур.

Это простое и благородное решение тронуло ее.

– Жераль,– произнесла она с участием,– не забывайте, что рвы глубоки и шум вашего падения привлечет внимание всех часовых. На вас посыплются стрелы и камни, опасность велика, и…

– Я боюсь не рвов и не стрел, Валерия, я только думаю о том, к кому должен явиться от вашего имени.

И трубадур с тягостным чувством приложил руку ко лбу.

– Пусть это будет сделано из любви ко мне, Жераль,– сказала молодая девушка кротким и умоляющим голосом.

Жераль поднял голову.

– Что мне сказать от вас капитану Анри? – спросил он холодно.

– Расскажите ему все, что относится к храброму Бертрану Дюгесклену, и он подумает о средствах пресечь замысел Монбрёна. Пусть на всех дорогах, ведущих к замку, поставит он стражу, но прежде всего скажите капитану, чтобы он не вздумал проливать из-за меня ни одной капли крови. Иначе он будет отвечать перед Богом за все несчастья, причиной которых станет. Что касается вас, Жераль, умоляю, будьте благоразумны и не пренебрегайте жизнью.

– Довольно, донья Валерия,– возразил Монтагю, собираясь оставить башню,– я пойду кое-чем запастись и надену платье более удобное. Через несколько минут я исполню ваше поручение или меня не будет на свете.

Молодая девушка была изумлена, видя в Жерале такую бескорыстную и героическую преданность.

– Выйду ли я невредим из этого предприятия или погибну,– продолжал Жераль со слезами на глазах,– во всяком случае, я должен с вами проститься, мы уже никогда не увидимся.

– Как, никогда? – спросила с ужасом Валерия.

– Никогда! Дело, которое вы поручаете мне, только несколько приближает час, в который я думал оставить замок Монбрён. Пока я мог надеяться получить от вас хоть одно ласковое слово или взгляд, я терпеливо и безропотно переносил порицания, упреки, оскорбления, унижения, которыми меня так щедро здесь одаряли. Счастье быть вблизи вас вознаграждало за все. Я начну опять свои странствования по миру. Мысль о вас будет следовать за мной повсюду, она займет всю мою жизнь, наполнит все мое сердце… А вы, благородная Валерия, хоть изредка, хоть раз вспомните о бедном менестреле Жерале де Монтагю!

Валерия была глубоко тронута.

– Жераль, теперь я понимаю, что есть другое мужество, не менее великое и доблестное, чем мужество рыцаря, закованного в латы и стремящегося в жар битвы. Но, оставляя из-за меня Монбрён и подвергая себя такой опасности, неужели вы не хотите попросить у меня чего-нибудь в награду за ваше усердие и самоотвержение? Неужели вы не потребуете от меня никакого дара?

– Чего могу я просить у вас, что не стоило бы во сто раз больше моей ничтожной жизни?

– Я в долгу у вас за время, проведенное вами в этом рабстве,– краснея, возразила Валерия.– Подойдите ко мне, милый трубадур.

Жераль преклонил одно колено. Она сняла с себя зеленую ленту с серебряной каймой (то были цвета ее герба) и повязала ее на его руку. Потом, движением невыразимой грации и достоинства, поцеловала его в лоб и сказала голосом, полным чувства:

– Прощайте, мессир, и да сопутствуют вам Бог и все святые Его!

Монтагю встал, гордый и сияющий радостью.

– Валерия,– воскликнул он пылко,– теперь я могу умереть! Никогда не ожидал я подобного счастья.

– Прощайте, Жераль, я останусь на этой башне, а вы не забывайте, что я буду следить за вами, молиться о вас. Ваш успех составит мою радость, а если вы погибнете, я не стану удерживать слез.

Трубадур безмолвно взглянул на небо и быстро исчез. Шаги его раздались по отдаленным переходам замка, потом все смолкло.

Молодая девушка, оставшись одна, почувствовала страшное стеснение в груди. Она вдруг поняла, что послала Жераля на верную смерть. Валерия то хотела броситься и остановить его, то опять, перебирая мысленно все обстоятельства, с болезненным чувством осознавала, что не могла поступить иначе. Только молодой менестрель исчез, она бросилась к одному из зубцов башни и нагнулась. Ей и в голову не пришло, что Жераль не мог еще дойти до своей комнаты. С высоты башни она одним взглядом могла объять большую часть замка с его широкими валами, которые были загромождены каменьями, приготовленными на случай осады, с его высокими стенами, каменными караульнями и поясом рвов, наполненных водой. При свете луны Валерия могла различить даже стрелков, стоявших на карауле, и их оклики, отвечавшие друг другу, доносились иногда до платформы башни подобно отдаленным стонам.

Так прошло около получаса, беспокойство девушки стало нестерпимо. Она стояла все на том же месте, перегнувшись через стену, устремив взгляд в одну точку и почти не смея перевести дыхание. Между тем ничто вокруг не менялось, караульные ходили взад и вперед, и повсюду царствовало совершенное спокойствие.