Петр Полежаев - Фавор и опала. Лопухинское дело

Половина июня 1730 года. Летние жары, нестерпимые в душном городе, гонят всех в загородные деревенские окрестности, где дышится свободно в густых лесах и рощах, где нет зараженного душного воздуха и стеснительных городских условий. Спасаясь от зноя, и императрица Анна Иоанновна переехала на летнее житье в загородный дворец села Измайлова – где так любили отдыхать московские государыни.

Девять часов утра. По одной из тенистых аллей измайловского сада проходили императрица и Бирон, пожалованный тотчас по приезде в Москву кавалером орденов святого Александра Невского и Андрея Первозванного, в день коронации назначенный обер-камергером 1и возведенный австрийским императором в графское Священной Римской империи достоинство, вместе с пожалованием ему портрета императора, осыпанного бриллиантами.

Характерное лицо обер-камергера сияло довольством, вероятно, вследствие полученного вчера солидного подарка в двести тысяч талеров, поднесенных ему австрийским посланником графом Вратиславским от имени императора. Почести и отличия, чины и звания еще тешили новизною своею фаворита, не успели пресытить его; глаза его еще не успели привыкнуть бросать вечно недовольные взгляды, а губы складываться в вечно презрительную, вызывающую усмешку.

Еще больше удовольствия сказывалось в лице Анны Иоанновны, постоянно отражавшем расположение духа любимца. Придворные скоро заметили эту черту и скоро испытали, что когда он бывал раздражителен и недоволен, тогда она делалась воплощенною тревогою и беспокойством, когда он выказывал кому-нибудь свою благосклонность, к тому и она делалась необыкновенно любезна и приветлива.

Анне Иоанновне было в то время тридцать семь лет. Наружность ее если не отличалась красотою и женскою мягкою миловидностью, то и не лишена была вовсе привлекательности. Черты лица довольно резкие: глаза большие голубые, открытые, смотревшие строго; нос орлиный; губы, правильно очерченные, при улыбке выказывали прекрасно сохранившиеся зубы; волосы каштанового цвета; рябоватое лицо смугло; голос густой, нерезкий; но особенно выделялась она высоким ростом, стройностью, величавою походкою и благородством манер.

– Ты, граф, находишь? – говорила императрица, идя подле графа Бирона и особенно в словах налегая на титул, из желания сказать приятное новопожалованному. – Находишь… нужны перемены?

– Необходимы, совершенно необходимы… Все это уродливо, безвкусно, как и все у этих москвичей! О! Этих варваров надо пересоздать, надобно ввести европейские нравы, развить вкус в общественности.

– Поймут ли тебя, граф, они так недавно начали жить… Будут ли довольны?

– Мне нет никакой надобности смотреть, довольны ли они или нет. Мы укажем, как надобно жить, на наших балах, маскарадах… Я покажу им пример. Не могут же они выезжать иначе, как одеваюсь я…

– Правда, Эрнст, конечно, но…

В это время послышался стук экипажей, подъезжавших ко дворцу.

– Неужели десять часов и приехали господа Сенат? Как скоро! – проговорила Анна Иоанновна, и глаза ее, смотревшие так добродушно и ласково, подернулись озабоченным выражением. – Мне нужно к ним, а ты, Эрнст, где будешь?

– Я пойду в конюшню посмотреть жеребца, которого прислал вчера граф Вратиславский.

Императрица сделала уже несколько шагов к террасе, ведущей к внутренним покоям, но потом воротилась и как будто не решалась.

– Я хотела тебе сказать, но не успела… граф Вратиславский приискал мне жениха, португальского инфанта дона Мануила, о котором сильно хлопочет имперский двор. Император просит дозволения приехать инфанту сюда…

– По-моему, незачем и пускать сюда всяких авантюристов…

– И я хотела было так, да одумалась… нельзя… Пусть приедет и уедет ни с чем…

– Аня! Аня! – кричал мальчик, бежавший к императрице по аллее вприпрыжку; подбежав, он протянул ручонки и, припрыгнув, ловко обвил ими наклонившуюся к нему Анну Иоанновну. – Аня, поди туда, там тебя господа ждут.

– Сейчас, голубчик Петруша… – И императрица, взяв за руку мальчика, вошла во внутренние покои.

Учрежденный, согласно петиции, поданной 25 февраля шляхетством, правительствующий Сенат, в комплекте двадцати одного члена, в дворцовых покоях имел постоянные ежедневные заседания, в которых, от одиннадцати до двенадцати часов, обыкновенно присутствовала и сама императрица. Кроме того, что она лично участвовала в рассмотрениях докладов, она приказала каждую неделю подавать себе ведомости о делах оконченных, о делах, поданных на ее утверждение, и каждую неделю напоминать себе о неоконченных. С переездом же в Измайлово этот заведенный порядок изменила. По новому распоряжению господа Сенат должны были собираться в Москве ежедневно, а два раза, по средам (по иностранным делам) и субботам (по делам внутренним), приезжать в Измайлово. В этот приезд слушались доклады о ходе работ по двум указам императрицы: относительно отменения закона о майорате и об основании кадетского корпуса, по вопросам, особенно интересующим тогдашнее общество, начатых еще при верховниках, но не оконченных ими. Впрочем, несмотря и на личное настойчивое наблюдение императрицы, разрешение этих вопросов замедлилось необходимыми предварительными работами, и они окончились только – первый через полгода, в декабре, а второй – через год, в половине 1731 года.

По окончании заседания господа Сенат стали разъезжаться.

– А ты, граф Андрей Иванович 1, останься со мною пообедать чем бог послал. Мне с тобою нужно поговорить о некоторых серьезных материях, – обратилась императрица к Остерману, копотливо собиравшему свои бумаги.

Обед же императрицы обыкновенно начинался в двенадцать часов и состоял из простых кушаний при небогатой сервировке. Вообще Анна Иоанновна вела жизнь чрезвычайно правильную: вставала в шесть или семь часов, с десяти часов занималась делами, присутствовала в собраниях или принимала министров с докладами у себя в апартаментах или в манеже, куда стала ездить из желания угодить своему Эрнсту, страстному охотнику до верховой езды; в полдень обедала, в девять часов вечера ужинала, а в одиннадцать ложилась спать. За стол, в обыкновенных ежедневных обедах, садилось все семейство Иоганна: Бирон, то есть он сам; жена его, женщина далеко не красивой наружности, урожденная Трейден, из фамилии, находящейся в родстве с Бисмарками; основательница Екатерининского митавского института Екатерина фон Бисмарк, урожденная Трейден; дочь Гедвига, девочка на вид лет пяти, с умными, на все внимательно смотревшими глазами; и старший сын Петруша, любимец императрицы, на высоком детском креслице.

Разговор за обедом долго не завязывался; императрица ни к кому особенно не обращалась. Иоганн Эрнст, все еще под влиянием новости о португальском инфанте, видимо, был не в духе, жена его преспокойно кушала, не обращая как будто ни какого и ни на что внимания, а между тем все видевшая и за всем следившая, а Андрей Иванович весь погружен был в созерцание своей порции.