Н. Машкин - Царь-колокол, или Антихрист XVII века

Занятый на пути домой такими мыслями и ломая голову над изобретением средства передать свое уведомление, Алексей, поравнявшись с забором сада Башмакова, приостановился, пользуясь темнотою ночи. Чего не придумало в несколько минут его пылкое воображение, чтобы осуществить свое желание! И подкупить няню, и самому перебраться через забор, проникнуть в светлицу…

Наконец, по некоторым соображениям, все признано было несбыточным, и Алексей стоял в недоумении. Вдруг звуки чьего-то голоса, выходящего из саду, коснулись его уха… Алексей прислушивается с замиранием сердца… Не его ли это ластовица, желая воспользоваться прохладою весеннего вечера, вышла погулять в саду с своею подругою или прислужницею? Вот голос несется ближе и ближе и наконец раздался почти у самого забора; но увы! Вместо очаровательного серебристого голоса Елены, теперь слышатся какие-то пискливые звуки, прерываемые частыми вздохами и покрякиванием.

– Это Игнатьевна! – сказал Алексей с досадой и уже собирался идти домой, когда несколько слов, произнесенных ею, заставили его на минуту остановиться.

– Уж куда оно девалось, один Господь ведает, – говорила Игнатьевна, – только сгинуло да пропало, словно в воду кануло; а Семен Афанасьич велел мне, окаянной, беречь это кольцо как зеницу своего ока, потому что им обручался он с покойной сожительницею. И это бы еще не большая беда, а главное-то дело в том, что кольцо было перелито немецким мастером по приказу Семена Афанасьевича, из золотой гривны, которой был награжден прадедушка его от самого царя Ивана Васильевича при взятии Казанского царства. Он невесть как дорожил им и дочке-то своей отдал под большим зароком, передать после замужества старшему из детей, чтобы шло из родов в род.

– Давно ли она его потеряла, матушка Прасковья Игнатьевна? – произнес другой голос.

– А кто ее знает, родимая; я от нее и слова-то путного не добьюсь! Только давеча после обедни, как Елена Семеновна, придя из церкви, начала снимать с себя серьги и запястья и укладывать в ларец, меня будто лукавый дернул, прости господи, спросить ее об этом колечке. А она, моя голубушка, так и побледнела словно полотно! Я, говорит, няня, не знаю, куда у меня колечко девалось, видно, я где-нибудь обронила его с руки; ведь оно мне было великонько… Так я тут и обмерла на месте! Ну искать кольцо по всем углам. Весь дом перетормошили – кольца нет как нет. Теперь не знаю, как и сказать Семену Афанасьичу. А делать нечего, подожду еще денек, не отыщется ли, да и покаюсь ему родимому. Только вот что наводит на меня сомненье, матушка моя, что оно как будто не пропало… Я уж перед тобой покаюсь как на исповеди, потому что с малолетства тебя знаю, как сама себя, так и говорю тебе что на душе лежит…

Тут Игнатьевна начала говорить так тихо, что вместо слов слышался только один шелест.

Трудно вообразить, что почувствовал в эту минуту наш пылкий любовник. Он узнал с первых слов Игнатьевны, что речь шла о кольце, подаренном ему Еленою в саду во время свидания. Не из любви ли к нему она решилась расстаться с этим кольцом?! И вот теперь Елена подвергается гневу своего отца, выдумывает ложь, чтобы скрыть настоящий поступок; может быть, раскаивается, упрекает себя в нем! А если Игнатьевна… Если сама Елена, не желая осквернить ложью уста перед отцом, откроет ему настоящую причину прежде, нежели Алексей перед алтарем назовет ее своею?.. Что будет с ним, что будет с его любезной? Какими глазами станет смотреть на него почтенный Семен Афанасьич?.. Чего бы ни стоило, но он должен передать Елене кольцо прежде срока, назначенного Игнатьевною к открытию о пропаже… Но как это сделать? Каким образом передать его так скоро, без посторонней помощи любезной, схороненной от него, как клад, за непроницаемыми стенами? А если он поверил кому другому и тайна откроется, а кольцо не дойдет до своего назначения? Что будет тогда?.. Алексей думал, и ни одна отрадная мысль не приходила ему в голову…

Целую ночь провел Алексей без сна, изобретая какое-нибудь средство поправить столь непредвиденно встретившееся обстоятельство, и в целую ночь ни на что не решился. Рано утром отправился он к единственному своему другу Пфейферу, передать ему этот случай, чтобы по общему совещанию на что-нибудь решиться.

Пфейфер, поднявшись с зарей, работал в своей комнате. Алексей застал его сидящим на скамье со скелетом на руках, снятым со стойки, на которой обыкновенно он красовался в углу комнаты, защищенный кругом от глаз любопытных зеленым шелковым пологом. Поднимая из разбросанных на полу множества костей то ту, то другую, Иоган вставлял их в разные места скелета, связывая проволокою, что, по-видимому, исполнял с большим усердием.

– Ah, lieber Freund! – вскричал он, увидя входящего Алексея. – Кстати пришел! Полюбуйся, кой выходит у меня молодец из прежней чучелы! – С этими словами Пфейфер поднялся со скамьи и, держа скелет за шею, поставил его на ноги. – Посмотри, Алексей, какие вставил я удивительные кости и какое нашел превосходное средство белить их! А, что ты скажешь на это?

– Скажу, что занимаясь ремеслом отбеливания чужих костей, не худо поберечь свои от когтей Тайного приказа, – отвечал Алексей с печальною улыбкою.

– Не боишься ли и ты его, что забыл своего друга и так долго сюда не показывался?

Алексей, не бывший ни разу у Пфейфера после представления своего царю в доме Матвеева, рассказал ему подробно все свои похождения и занятия в течение этого времени, заключив наконец рассказ описанием свидания с Еленою и последним разговором, слышанным им в саду Башмакова.

– Молодец, молодец! – вскричал Пфейфер, выслушав рассказ Алексея и сжав его в своих объятиях. – Я тебе всегда предсказывал, что ты со своими способностями долго за печкой сидеть не будешь. Поднимешь колокол, а за ним и сам улетишь на седьмое небо, в объятиях своей будущей супруги!

– Супруги! – повторил Алексей, покачав головой. – Стало быть, ты не понимаешь вполне положения, в котором я нахожусь теперь? Знаю, что в ваших обычаях не считаются предосудительными невинные сношения девушки с молодым мужчиною до замужества; но у нас, тебе самому известно, девица, сказавшая наедине несколько слов с посторонним, кто бы он ни был, покрывает себя и весь свой род бесчестьем. Что же произойдет, если каким-нибудь случаем Башмаков узнает, что кольцо, которым он дорожит более всего на свете, отдала сама дочь его чужому мужчине? Дай бог, если он в эту минуту не убьет ее. А что Елена, при первом допросе, по своей ангельской простоте откроет всю тайну, в этом я почти не сомневаюсь. Но положим, что отец не будет знать ничего, – неужели ты думаешь, что это не даст пищу злым языкам здешних кумушек, когда уже я сам слышал намеки няни?.. Наконец, что может быть дороже для меня спокойствия Елены, которая теперь, вероятно, находится в самом ужасном положении? Дорого бы дал я, чтобы кольцо это переместилось с моей на ее руку!