Н. Машкин - Царь-колокол, или Антихрист XVII века

– Да, теперь я вижу сам, что необходимо, – сказал Пфейфер, – и чем скорее, тем лучше. Покажи-ка мне предмет наших совещаний, – прибавил он, протянув к Алексею руку и сняв с пальца его колечко.

В это мгновение кто-то весьма скоро проехал на телеге мимо окон Пфейфера и остановился у ворот его дома. Через минуту отворилась калитка и человек с отвратительной физиономией высунул из нее на двор свою голову.

– Это проклятый Курицын идет сюда, – вскричал Пфейфер с испугом, – что бы это значило? Но во всяком случае приход его добра не обещает, и поэтому надобно принять все меры предосторожности. Если ты не хочешь, любезный Алексей, навлечь на себя неприятности, находясь в такое раннее время в доме у Немца, то советую тебе спрятаться, и притом как можно скорее, потому что вон Курицын привязал уж лошадь и собирается идти сюда.

– Да, в самом деле, при этом молодце не очень ловко здесь показаться, – отвечал Алексей, – однако же, – продолжал он, осматриваясь кругом, – куда же мне спрятаться, когда здесь всего одна комната? А чтобы перейти в твою спальню, я должен идти сенями и попасться на глаза Курицыну.

– В самом деле, куда же тебе деваться, – сказал скоро Пфейфер с беспокойством, обведя глазами комнату. – Ба! Чудная, удивительная мысль! – вскричал он вдруг, схватив за плечо Алексея. – Чтобы научиться утолять жар своей крови, я тебе предлагаю занять место моего бескровного мудреца под занавесом, а я между тем уложу его на покой.

Исполняя вместе со словами самое дело, он поспешно выдвинул длинный ящик из стоящего в комнате дивана и положил туда скелет, подобрав тут же и остальные кости. Спрятать Алексея под полог было несколько труднее, потому что он сначала решительно отказался принять для презренного дьяка такое незавидное положение, но необходимость была очевидна. Бранью, просьбами и, наконец, силою убедив кой-как юношу, Пфейфер установил его в угол под занавес, вместо скелета. Едва только Алексей успел прикрыться пологом, как дверь отворилась, и почтенный дьяк вступил в комнату.

По всему можно было заключить, что с Курицыным совершилось что-нибудь необыкновенное, заставившее его посетить нехристя. Бледное как полотно лицо дьяка было искривлено судорогами, которые подергивали его глаза, высказывавшие вместо обыкновенной хитрости какое-то отчаяние. Тяжелые вздохи выходили ежеминутно из покривленного рта его, волосы на голове и бороде лежали в чрезвычайном беспорядке. Во всех движениях, вместо постоянного унижения, выражалась какая-то упорная решительность. Зная обыкновенный характер дьяка, Пфейфер с удивлением смотрел на такую перемену и, не постигая причины, ожидал объяснения.

Войдя в комнату, Курицын, оставив все прежние ужимки и не осеня себя даже крестным знамением, подошел смело к Пфейферу и, схватя его за руку, произнес болезненным голосом:

– Я пришел к тебе, добрый немец, просить помощи и даже купить ее, если продашь кому свои благодеяния. Помоги мне, и я на всю жизнь закабалю себя к тебе в работу. Коли хочешь получить деньгами, – я принес целую кису, все, что только имею у себя. Желаешь души моей? – не пожалею и ее, только помоги мне, спаси меня…

– Я готов помочь всякому, если только могу, – сказал Пфейфер, – говори, что тебе надобно?

– Всем известно, что вы, немцы, хитры на всякие выдумки и делаете все, что только желаете, скопом и заговором. Волшебство ли какое вы употребляете, духу ли нечистому души отдали?.. Бог ведает, – только я сам был свидетелем таких дел, что волосы дыбом становились у меня! Говорят, что ты горазд на все больше всякого другого? Вот и вчера рассказывал мне стрелец Титова полка Прошка Семенов, что он проходил по улице мимо этой самой хоромины и, услышав, что ты играешь на какой-то заморской музыке, остановился против дому. Посмотря вот в это окошко, которое тогда было закрыто, он увидел, что против него стоял мертвый человек, без тела, из одних костей и размахивал руками под твою бесовскую музыку!

В самом деле, в этих словах была тень правды. Пфейфер, поправляя скелет на стойке против окна и оставив работу, начал играть на лютне, когда раздавшийся вдруг на улице крик заставил его взглянуть в окошко. «Наше место свято! Мертвые пляшут!» – закричал какой-то стрелец, стоявший под окошком, и, как из лука стрела, бросился бежать по улице. Взглянув тогда на скелет, Пфейфер действительно увидел, что ветер шевелил его костлявые руки и покачивал голову. Подобный донос в Тайный приказ мог легко погубить аптекаря, и потому он, услышав об этом от хитрого дьяка, употребил все силы, чтобы разуверить его, что в движении скелета не было ничего сверхъестественного.

– Верю и не верю, – сказал дьяк, бросив сомнительный взгляд в угол, где находился полог, закрывавший в настоящее время вместо мертвеца существо, дышавшее жизнью. – Да теперь не об этом речь. Помоги моему горю! Вот уж прошло немало времени, как увидел я здесь в Москве у одного своего приятеля дочь его и с тех пор словно совсем переродился! Ни дело, ни работа на ум нейдут! Куска не съем, ночи не посплю по-старому. Но пока я думал, что отец согласится выдать дочь свою за меня, все еще было ничего, и я вот сегодняшний день узнал свое несчастие…

– Как? Так по этому отец ее не согласился?

– Вот то-то и есть. Видишь, батюшка-то у нее, как бы тебе сказать, не то чтобы глуп, а немного с придурью. В молодости своей жил он в Польше и там перенял ваш басурманский обычай, не выдавать своих дочерей замуж без их согласия. Слыхано ли дело, об этом девчонок спрашивать! Вот, пришел я к нему сегодня, чем свет, и сказал напрямки, что хочу на его дочери свататься. Он было и согласился на рукобитие, только, говорит, прежде надобно спросить у дочери, буду ли я ей по нраву? Помилуй, Семен Афанасьич, сказал я…

– Постой-ка, – перебил Пфейфер, начинавший уже подозревать, о ком идет речь, – а как прозванье твоего приятеля?

– По прозванью он Башмаков, а дочь его зовут Еленой.

– Башмаков! – вскричал в изумлении Пфейфер, бросив украдкой взор на полог. В это время занавес сильно заколыхался и из-под него раздался какой-то глухой звук, слившийся с восклицанием аптекаря.

– Да воскреснет Бог и расточатся врази его! – вскричал с ужасом дьяк, взглянув на полог и попятясь к двери.

– А, видно, опять кошка попала туда, – сказал спокойно Пфейфер, не потеряв присутствия духа. – Ну так и есть! – продолжал он, подходя к пологу и заглянув под него, впрочем так, что Курицын не мог заметить стоявшего там Алексея. – Ну, так зачем же ты пришел ко мне? – спросил хладнокровно Пфейфер, подойдя прямо к дьяку, чтобы отвлечь его внимание от полога.

– А затем, что дочери Башмакова вот я не люб показался, так я бью тебе челом: возьми все, что есть у меня, только сделай так, чтобы она меня полюбила. Я знаю, что тебе на это станет, коли только захочешь ты!