Н. Машкин - Царь-колокол, или Антихрист XVII века

Действительно, Семен Афанасьевич, узнав от прибежавшего к нему приказчика, что Козлов был при смерти, немедленно отправился к нему, забыв приказать запереть за собою двери, чем случайно умел воспользоваться молодой человек.

– Так батюшка ждет меня? – спросил Алексей нерешительным голосом, не зная, что ему делать.

– Уж так ждет, что и сказать нельзя, – отвечал приказчик. – Семен Афанасьевич сам послал меня: «Беги, говорит, за Алексеем и скажи ему, что если он сейчас же не будет здесь, то мы все погибнем».

– Что ты говоришь! – вскричал с ужасом Алексей, спеша за пошедшим вперед приказчиком к телеге, в которой тот приехал.

Растолкав общими силами народ и добравшись до телеги, они во всю прыть поскакали к дому Козлова.

– Жив ли крестный батюшка? – вскричал Алексей, вбежав на крыльцо и обращаясь к ожидавшему его Башмакову.

Семен Афанасьевич показал только рукою на дверь, прошептав:

– Беги скорее, он что-то важное хочет открыть тебе.

Иван Степанович лежал уже в предсмертных страданиях. Глаза его были без движения, лоб покрылся предсмертным потом, язык произносил неясные звуки. Священник читал отходную. Козлов узнал, однако же, Алексея и, когда тот подошел к постели, произнес, собрав силы:

– Алексей!.. Против тебя заговор. Когда будут поднимать колокол… Аввакум… раскольники… отпустят веревки… Спеши, там они, там… Благословляю тебя…

Слова эти были последними в жизни Ивана Степановича. Он испустил глубокий вздох, и вместе с этим вздохом вылетела душа его…

Поцеловав охладевшие губы усопшего, Алексей бросился в телегу, спеша на площадь. Слова крестного отца как будто сняли пелену с его глаз. Да, теперь ясно: большая часть людей, назначенных поднимать колокол, – раскольники, которые, приподняв от земли медного великана, отпустят его, чтобы он разбился на части… Он сам видел в толпе клинообразные бороды! В одно мгновение вспомнил Алексей сон, виденный им близ колокола, когда разбудил его Матвеев: змей, мешавший поднимать колокол, чудовище с клинообразною бородою, представившееся в сонном видении, был Аввакум. «Так я погиб!» – вскричал Алексей, вырывая из головы своей волосы.

Быстро, как птица, летел он по опустелым улицам, а между тем ему казалось, что еще никогда не ездил он так тихо. В голове Алексея шумело; глаза его, бессознательно устремленные вперед, казалось, ничего не видели; все чувства его сосредоточились в одну мысль – поспеть вовремя.

Вот он наконец у Кремля. Спрыгнув с телеги и бросив поводья, Алексей бросился в ворота. В это время раздался благовест, означавший, что молебен о благополучном поднятии колокола окончился и настала пора приступить к делу. Мастеровые взялись за вороты, обхватили канаты. Оставалось только подать знак…

– Пустите, пустите! – кричал Алексей, с изнеможением пробираясь через несметные толпы народа, которые становились все плотнее и плотнее по мере приближения к колоколу, так что на расстоянии нескольких сажен от стрельцов слились в одну непроницаемую массу. Вот, наконец, остается пробраться ему одну сажень, чтобы выбежать на открытое место; но тут, казалось, стояли не люди, а каменные стены… Истощенные силы отказываются служить Алексею, он кричит, но за общим шумом его крики теряются в воздухе; их слышит только он сам… Колени его подгибаются, все члены дрожат, а между тем в голове как будто работают тяжелым молотом, в ушах свистит, мозг горит, как от раскаленного железа. Он уже не видит людей, его зрению представляются какие-то пестрые чудовища, которые хватаются со всех сторон за его одежду и тянут назад… Алексей был близок к безумию…

Возле колокола вдруг что-то затихло.

– Алексей! – раздался громкий оклик. Это был голос царя, и тысяча голосов повторила это имя.

– Здесь я! – вскричал Алексей так громко, что в эту минуту в его груди как будто оторвалось сердце.

Народ раздался, и Алексей, бледный как смерть, подбежал к Матвееву.

– Останови, останови! – вскричал он, едва произнося слова от ужасного волнения. – Возле воротов стоят раскольники, они уговорились отпустить веревки…

Только выговорить это и достало сил юноши. Он схватился за грудь и зашатался, как будто смертельно раненный…

Матвеев бросился к царю и шепотом передал ему полученное известие. Алексей Михайлович вздрогнул от ужаса и, не зная, на что решиться, послал постельника за патриархом, чтобы посоветоваться с ним.

В то время, когда приближался патриарх к царскому месту, Матвеев вдруг подошел к царю с радостным видом и начал что-то вполголоса объяснять ему. Испуг царя прошел. Выслушав Матвеева, он с улыбкой сказал ему: «Золотая голова у тебя, Сергеевич, мне бы того и в ум не пришло». И Алексей Михайлович передал подошедшему патриарху слова Матвеева.

Выслушав царя, патриарх возвратился на прежнее место, занимаемое им с духовенством на возвышении почти близ самого колокола, и, благословя крестом приготовившихся к поднятию мастеровых, воскликнул громким голосом:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, вопрошаю вас, все ли вы овцы истинной Церкви и нет ли между вами отступников от святых ее догматов? Поднимите десницы ваши и сложите персты для крестного знамения!

Как будто от невидимого удара, все раскольники отдернули руки от веревок и воротов и переглянулись с величайшим ужасом друг на друга. Пораженные таким неожиданным приказанием, они не знали, что делать, и в недоумении искали глазами Аввакума. Из всей огромной толпы не более сотни, не бывших староверами, исполняя приказ патриарха, подняли руки с трехперстным сложением…

– Вознесите правые длани ваши! Сотворите двуперстный крест, вас не отличат в толпе, – шептал Аввакум окружавшим его раскольникам. Некоторые из находившихся вблизи иерарха подняли руки, но все прочие не могли слышать его слов и стояли по-прежнему, не думая повиноваться.

– Стрельцы! – вскричал Матвеев громовым голосом, обращаясь к преданному ему полку, стоявшему близ царского места. – Идите вперед к колоколу и беритесь за веревки.

Целый полк стрельцов двинулся разом к приготовленным машинам и оттеснил раскольников, между тем как другой стрелецкий полк, по распоряжению Матвеева, окружил всех злоумышленников и преградил им дорогу к бегству.

Исполняя приказ своего начальника, стрельцы живо разместились, где следовало, и обхватили руками веревки. Сам царь, сойдя со своего седалища, взялся вместе с боярами за ворот.

По данному знаку грянула пушка, означавшая сигнал к поднятию. Канаты натянулись как струны, блоки взвизгнули от движения, и медный исполин, отделясь с места, начал тихо подниматься на воздух… Прошло четверть часа, еще минута, другая… И Царь-колокол явился на площадке, приготовленной для него на верху колокольни, при звоне во всех церквах и оглушительных восклицаниях восхищенного народа, заглушавших самые колокола. Ликующие москвитяне начали обнимать друг друга, как в светлое Христово Воскресение… Один Алексей не принимал участия во всеобщей радости и смотрел на все это каким-то диким взором, выражавшим отсутствие в нем всякой мысли…