Евгений Карнович - Пагуба. Переполох в Петербурге (сборник)

Не имея возможности встречаться с Кларой открыто в обществе, Понятовский мог беспрепятственно вести с нею знакомство на катальных горах, в «Красном кабачке», где он, как знакомый ей кавалер, свозил ее с гор на салазках, и ему приятно было, когда все присутствовавшие громко восхищались поразительной красотою Клары, которая была беззаботно весела, между тем как судьба готовила ей тяжкие испытания.

– Где ты, Николай Наумович, все это время пропадаешь по ночам? Уж двенадцать часов ночи, все добрые люди легли давно спать, а я тебя должна ждать не смыкая глаз, – скорее убедительно, нежели сердито, говорила Марья Симоновна Чоглокова своему мужу, показавшемуся в дверях ее спальни.

Супруг, возвратившийся по распорядку тогдашнего образа жизни – когда даже самые парадные балы кончались к десяти часам – слишком поздно, растерялся, хотя он заранее мог предвидеть, что вопрос этот непременно будет ему задан, как он был уже задаваем неоднократно и при бывших еще и прежде подобных случаях. Но дело в том, что повторять в оправдание те же самые причины Чоглокову было неудобно, так как однообразные объяснения о причинах позднего возвращения могли наконец утратить всякую вероятность. Притом на этот раз вопрос был сделан хотя и кротким голосом, но вместе с тем с такою настойчивостью, какой Чоглоков не замечал еще никогда в голосе своей супруги.

Другой муж, да, пожалуй, и сам Николай Наумович не слишком бы боязно отнесся к раздражению своей жены, если бы его супругою была не Марья Симоновна. Но при браке с нею являлись особые условия, ставившие Чоглокова в очень стеснительное положение, так как Марья Симоновна, по отцу Гендрикова, была двоюродная сестра императрицы Елизаветы Петровны, а Чоглоков крепко побаивался своей царственной, по жене, кузины. Однажды, когда он повздорил со своею женою, а она как-то нечаянно проговорилась об этом императрице, то Елизавета Петровна через графа Александра Ивановича Шувалова, начальника Тайной канцелярии, приказала сказать Николаю Наумовичу, что если он еще раз забудется перед своею женою, двоюродною сестрою ее величества, то государыня расправится с ним так, как он и не ожидает. Со своей стороны, эту родственную угрозу Шувалов передал припугнутому Чоглокову в том смысле, что сей последний побывает у него в той канцелярии, где, смотря по обстоятельствам дела, употребляют иногда как исправительное средство и безлиственные березовые веники.

Понятно, что после такого грозного предварения Николай Наумович робел перед своею супругою, но как ни велика была эта робость, он не мог противостоять разного рода игривым искушениям, пользование которыми и было причиною его поздних возвращений в супружескую опочивальню.

Николай Наумович и Марья Симоновна были еще молодые супруги, и – что было особенно важно в их супружеской жизни – Марья Симоновна, выйдя за него замуж по любви, продолжала любить его постоянно, и любовь ее, как это, впрочем, всегда бывает, главным образом выражалась в сильной ревности. И теперь она поспешила облегчить свое сердце от такого тягостного и мучительного чувства.

– Верно, опять заигрался в карты? – несколько сердито спросила она мужа.

– Да, – смиренно отвечал Николай Наумович.

– И верно, с Дивовым?

– Да, с ним.

– И уж, конечно, проиграл?

– Да, проиграл.

Хотя в этот вечер Николай Наумович, проводя приятно вечер у Дрезденши с новоприезжей к ней молоденькой немочкой, и не брал карт в руки, но признал за лучшее поддакивать во всем Марье Симоновне, так как вопросы, задаваемые ею, сводили ревнивую супругу на ложную дорогу, которая была гораздо простительнее в глазах Марьи Симоновны, нежели та, по которой она могла добраться до прискорбной для нее истины.

Пожурив мужа за страсть к картам, Марья Симоновна успокоилась и осталась очень довольна своею догадливостью, тем не менее она постаралась удержать в памяти его объяснения, дабы при случае проверить их новыми опросами, так как в настоящее время ревность ее хотя и попритихла, но тем не менее закравшееся в ее голову подозрение не изгладилось окончательно.

Около этого времени почти то же самое происходило и в другом в ту пору знатном петербургском доме.

Графиня Мавра Егоровна Шувалова принялась, со своей стороны, ревновать своего мужа графа Петра Ивановича, тоже нередко наезжавшего к Дрезденше и тоже поздненько возвращавшегося домой. Шувалов, никогда не игравший в карты, не мог приискивать той благовидной причины, какою мог – и иногда весьма удачно – отделываться Чоглоков, но зато у него была другая весьма уважительная отговорка. Его очень часто приглашал, или, вернее сказать, просто требовал к себе на вечернее времяпровождение егермейстер, граф Алексей Григорьевич Разумовский, а отказывать такому всемогущему любимцу было для Петра Ивановича не совсем удобно, так как неудовлетворение им желания егермейстера могло повлечь на него неудовольствие со стороны императрицы. Пытался он ссылаться по временам перед женою и на бытность свою то в том, то в другом знакомом доме, но такие ссылки не слишком были надежны, так как Мавре Егоровне нетрудно было проверить справедливость показаний своего супруга. В настоящем случае он сослался на то, что провел вечер у графа Алексея Григорьевича Разумовского.

Посещения Петром Ивановичем Разумовского, как рассказывает одна современница, были тоже не по сердцу Мавре Егоровне, и она усердно молилась Богу о благополучном окончании ее супругом этих посещений, так как зазнавшийся егермейстер, подвыпив, начинал вздорить с Петром Ивановичем и нередко приказывал бить его батогами.

Ссылки Петра Ивановича на вечернее времяпровождение у Разумовского стали казаться Мавре Егоровне подозрительными, и когда она однажды после такой ссылки навела тайком надлежащие справки, то оказалось, что супруг ее дал ложные показания. Подозрения ее насчет неверности мужа усилились еще более, и она, решившись, как говорится, вывести все на чистую воду, стала терпеливо выжидать первого же удобного случая для окончательного обличения изменника, делая пока вид, будто вполне верит объяснениям своего супруга.

Петр Иванович и Николай Наумович не только не были между собою в приязни, но даже недружелюбно посматривали друг на друга, так как первый из них был представителем так называвшегося большого двора, то есть двора императрицы, а Чоглоков был представителем малого двора, то есть двора великого князя наследника и его супруги, а между обоими этими дворами существовали в ту пору не слишком дружелюбные отношения. Несмотря, однако, на такой придворный разлад, Мавра Егоровна и Марья Симоновна были большие между собою приятельницы, и каждая из них старалась заискивать в другой.