Эдуард Гранстрем - Два героя

Все затаили дыхание.

— Рамузио! Рамузио! — позвал он снова.

Но кругом царила все та же безмолвная тишина.

— Надо попытаться спуститься вниз,  — сказал Кортес, обращаясь к проводнику-индейцу.

— Здесь невозможно,  — возразил тот,  — надо идти в обход. Я знаю дорогу.

— Хорошо,  — сказал Кортес.  — Ты, Сандоваль, останься здесь с Виллафаной, а я пойду с индейцами.

— Нет, Кортес,  — воскликнул Сандоваль,  — я не оставлю тебя одного! Пусть Виллафана останется здесь с несколькими индейцами, а я пойду с тобой.

Проводник повернул назад. За ним последовали Кортес, Сандоваль и большая часть индейцев. Скоро весь отряд очутился на дне узкого ущелья. Сандоваль стал звать Виллафану, чтобы найти место, у которого прерывался след наверху обрыва.

Виллафана отвечал, и по мере того, как они шли вперед, голос его становился яснее и наконец раздался над ними.

— Мне кажется, что здесь мы его не найдем,  — заметил Сандоваль,  — высота слишком незначительна, если он и свалился здесь, то навряд ли ушибся и, наверное, пошел дальше.

В эту минуту раздались крики ушедших вперед индейцев, возвестивших, что Рамузио найден. Кортес и Сандоваль, пробравшись сквозь густой кустарник, вышли на открытое место. С одной стороны возвышалась серая каменная стена футов двадцать высотой. Кругом поднимались высокие деревья, заслонявшие луну своими вершинами. Вверху синела узкая полоса звездного неба. Мрачная прогалина освещалась красноватым, кровавым светом факелов. На земле они увидели Рамузио. Сандоваль пощупал его пульс и приложил руку к его губам с целью убедиться, дышит ли он еще.

— Он жив! — воскликнул он.  — Эй! Приготовьте скорее носилки,  — приказал он индейцам.  — Надеюсь, мы спасем его!

Индейцы рассыпались по лесу. Сандоваль расстегнул пояс Рамузио, между тем как Кортес стал всматриваться в его лицо, освещенное неровным светом факелов.

— Так вот он, Лже-Авила! — говорил задумчиво Кортес.  — Те же волосы, тот же лоб, нос, такой же круглый подбородок! И все-таки он не похож на настоящего Алонсо! У того каждая черта лица дышит гордостью, высокомерием, а здесь, напротив, видны только кротость и страдание. Нет, толпа не умеет читать по лицам людей, и потому ей недоступно знание сердца человеческого!

Он подошел ближе и наклонился над бледным лицом молодого воина, который в эту минуту широко раскрыл глаза, остановив свой взгляд на лице Кортеса.

— Он просыпается! — воскликнул Сандоваль.

— Ну, слава богу! — раздался сверху голос Виллафаны в ответ на восклицание Сандоваля.

При первом звуке этого голоса Рамузио вздрогнул от ужаса. Кортес тотчас заметил это и сказал ему с участием:

— Я Фернандес Кортес; будь покоен,  — ты спасен!

Спокойная улыбка осветила лицо Рамузио, и он снова закрыл глаза.

Кортес продолжал всматриваться в его бледное лицо, затем отошел и взглянул наверх в направлении черневших наверху кустарников, откуда раздался голос Виллафаны. Его проницательный взгляд не мог проникнуть в царившую темноту, но чело его грозно омрачилось, глаза сверкнули гневом, а рука схватилась за рукоятку меча.

Рамузио положили на носилки, и весь отряд медленно тронулся в обратный путь.

— Ты сегодня молчалив,  — заметил Сандоваль Кортесу.

— Вооружись терпением, мой друг,  — возразил Кортес.  — Мысли мои витают далеко отсюда, в Веракрусе и в Испании,  — прибавил он шепотом.  — Скоро ты все узнаешь.

На следующее утро Кортес уже находился в своей главной квартире. Он беспокойно шагал по комнате в ожидании патера Ольмедо.

Едва патер показался на пороге, он поспешно протянул ему руку.

— Дорогой отец,  — сказал он,  — я послал за вами, потому что нуждаюсь в вашей помощи!

— Я готов для вас сделать все, что в моих силах,  — ответил патер.

— Это я знаю,  — продолжал Кортес.  — Ваши советы неоднократно приносили мне пользу, и я обязан вам величайшей благодарностью. Но на этот раз дело необычное. Среди моей армии зарождается что-то недоброе. Я должен предотвратить это… но до сих пор не могу остановиться на выборе средств. Я не вполне еще выяснил себе частности этого дела. Мне нужен разведчик, умеющий проникать в души людей, и я рассчитываю на вас, отец Ольмедо.

— Кортес, по обыкновению, говорит загадками,  — заметил с улыбкой патер,  — но честь ему, что он не осуждает виновного, не испытав его сердца и не узнав причин, побудивших его совершить проступок.

— Благодарю вас, отец! Вы понимаете меня и соглашаетесь со мной, что иногда маловажные причины влекут за собой большие последствия и что нередко низкая алчность одного человека в состоянии произвести большой политический переворот. Я хочу убедиться, не гнездится ли и в моем лагере что-либо подобное, и потому прошу вас немедленно отправиться на верфь. Свое внезапное появление вы можете объяснить желанием проповедовать Евангелие трудолюбивым тласкаланцам. При этом прошу вас заглянуть поглубже в душу трех лиц: их зовут Виллафана, Рамузио и Торрибио.

— Главные заговорщики? — спросил патер Ольмедо.

— Я никого не обвиняю, отец Ольмедо,  — ответил Кортес с улыбкой.  — Скоро будет готова первая бригантина. К этому празднику я приеду на верфь. Если вы хотите раньше сообщить мне какое-нибудь важное известие, то прошу вас сделать это лично. Только без всяких писем, патер Ольмедо. Будьте заранее уверены в моей величайшей благодарности, а теперь до свидания!

Патер Ольмедо удалился, и Кортес снова остался один.

Он сел к столу и написал корабельному мастеру Лопесу следующее письмо: «Виллафана вел себя вчера образцовым товарищем и этим заслуживает мою признательность. Испанцы должны стоять горой друг за друга. В знак моей милости я жалую Виллафане прилагаемую при сем золотую цепь. Передайте ему ее перед лицом всего отряда и прочтите при всех это письмо. Кортес».

Он подошел к стене, на которой висели его щит и копье, и ударил в щит. По этому сигналу тотчас явился дежурный солдат. Кортес запечатал письмо и передал его солдату.

— Поезжай сейчас к Лопесу,  — приказал он,  — и возвращайся немедленно.

Солдат удалился.

— Ну, пока дело улажено,  — пробормотал Кортес,  — и я могу быть спокойным. К сожалению, я должен сознаться, что меня разбили, но я докажу, что меня еще не победили и что скоро я водружу крест на стенах Теночтитлана.

Он опустился на скамью, и перед его глазами мысленно пронеслись события последних недель. Его роковое второе вступление в Мексику, беспрерывные битвы перед дворцом Ахаякатль, смерть Монтесумы, «Печальная ночь», отступление по дамбам, во время которого он потерял половину своего войска,  — все это он изложил в своем донесении королю Испании. Но затем глаза его засветились: теперь предстояло донести государю о блестящей победе при Отумбе.