Томас Рид - Вольные стрелки

Тогда Галлер поехал по равнине на поиски товарища. Долго скакал он от холма к холму, беспрестанно окликая Годэ по имени, но отклика не было, и не было следов на земле - все было заметено вихрем.

В отчаянии Галлер остановился. Он докричался до хрипоты, до потери сил. Больше он не в силах был искать, до тех пор, по крайней мере, пока не подкрепится глотком воды. Он опустил руку, чтобы достать флягу… Боже милосердный, обе фляги разбились, а большой мех с водой остался на муле!…

А ближе пятидесяти миль нельзя было найти ни капли воды!

Насколько он мог сообразить, он проехал около половины проклятой «Путины смерти»; он чувствовал, что без воды не доедет до конца. В нормальных условиях здоровый человек может вынести жажду в течение нескольких дней, но обессиленному болезнью и долгим жаром Галлеру, истомленному зноем пути, измученному вихрем, не вынести смертельной жажды среди той же знойной пустыни.

От потрясения, волнений и слабости Галлер потерял всякое представление о дороге. После нескольких минут колебания он почти бессознательно направил лошадь на запад. Он смутно сознавал, что уклоняется от дороги на Чихуахуа, но лучше было добыть воды и спасти свою жизнь, чем найти среди пустыни верную смерть.

Так проехал он много миль, держась того же направления на запад - солнце одно указывало одинокому всаднику путь. До вечера Галлер храбро боролся с невыразимой мукой жажды, но к вечеру лихорадка со страшным жаром сделали свое дело. Он потерял сознание, и с этого момента он долго-долго не мог припомнить ничего из того, что было с ним.

Смутно припоминался ему какой-то крутой обрыв на высоком берегу… Долго он ехал к нему, должно быть, потому, что, когда он очутился на нем, солнце высоко стояло на небе… Под ним была пропасть… Дивная река протекала там в изумрудной зелени берегов… Деревья трепетали листвой, воздух благоухал, звучала упоительная музыка птичьих голосов…

Но его сжигала мучительная жажда - воды, воды! Туда полететь, в эту пропасть, где шумит река! И он летит, летит долго, бесконечно, а вода все так же недосягаемо далека!

….

Он впал в полное беспамятство и уже не сознавал, не помнил, не чувствовал ничего.

В большой и светлой комнате, обставленной изящной резной мебелью, лежал на удобной кровати бледный и исхудавший Галлер. Через открытую высокую дверь из соседней комнаты тихо доносится музыка… Галлер растерянно и с недоумением оглядывается вокруг… Не бред ли это? Где он?

Нет, это не бред, живая действительность. Но как все это страшно противоположно той обстановке и тем ужасным переживаниям, воспоминания о которых вдруг затолпились в его душе!

Тихо и нежно доносится песня… Прекрасный женский голос поет под аккомпанемент музыки… Галлер слегка приподнимается в постели и вглядывается в сидящих в соседней комнате: двое мужчин и две дамы. Кто они?

Поближе к двери сидит на низкой оттоманке дама средних лет; она проводит пальцами по струнам арфы, звуки которой он слышал. Благородные черты ее все еще красивого лица носят печать глубоких душевных страданий, и даже игра ее носит характер скорби и боли.

Глаза Галлера переносятся на пожилого мужчину и стоящую совсем близко около него молодую девушку. Мужчина стоит посреди комнаты перед столом, усыпанным множеством листьев, растений и трав, которые он внимательно сортирует и бережно раскладывает между листами книги-гербария. Это, по-видимому, ученый, ботаник. У него цветущее лицо, высокий и широкий лоб мыслителя, голубые глаза за очками в серебряной оправе.

Молодая девушка, помогавшая, по-видимому, ученому в его работе, с милой улыбкой подавая ему падавшие со стола растения, была очаровательное существо. Очевидно, это была дочь старшей дамы, но, в противоположность серьезному и печальному выражению глаз матери, синие глаза девушки смотрели весело и лукаво на Божий мир. По плечам ее вились золотистые локоны пышных волос, которые она то и дело откидывала со лба грациозным движением головы.

Четвертый был высокий мужчина с мрачным выражением лица; в черных как смоль волосах и бороде его сквозила проседь. Одетый в короткую мексиканскую куртку при темных «кальзонеро» с желтыми пуговицами и высокие желтые сапоги с массивными стальными шпорами, он неутомимо шагал взад и вперед по комнате, производя внушительное впечатление, которое не портили ни изборожденный складками лоб, ни мрачные глаза.

Обведя внимательными глазами окружающую его обстановку и людей, Галлер вдруг заметил совсем близко от себя спящую собаку.

- Альп, Альп! - сорвалось невольно громкое восклицание с губ Галлера.

- Мама, слышишь? Больной заговорил! - прозвучал тотчас голос девушки.

Собака вскочила, встала передними лапами на край кровати и, радостно визжа, ткнулась мордой в грудь больного. Галлер гладил ее руками, обрадованно приговаривая ласкательные слова.

- О, папа… мама… он его знает!

Все четверо подошли к постели. Ученый взял руку Галлера, оттолкнув намеревавшегося прыгнуть на подушку Альпа.

- Он положительно выздоравливает! - воскликнул шагавший господин, обращаясь к другому в очках. - Взгляните только на его глаза, доктор, как он весь изменился!

- Да, да, гораздо лучше, значительно лучше, - ответил тот, пощупав пульс больного. - Температура нормальна, лихорадки нет, в глазах сознательное выражение. В моих скромных познаниях больше нет нужды. Цыц, пес! - обратился он тотчас к Альпу. - Ступай прочь, мой добрый пес!

- Кто?… Где?… Скажите же мне, где я? Кто вы, скажите мне?! - волнуясь, спросил Галлер.

- Успокойтесь, все друзья, - ответил дружелюбно высокий черноволосый господин. - Вы потеряли сознание в жару, доведенный до безумия жаждой; но теперь все уже прошло, к счастью. Вот это - наш добрый доктор, друг нашей семьи. Это - моя жена, это - дочь моя, Зоя; а меня зовут Сегэн.

Галлер поблагодарил поклоном. Он знал теперь, что приковало его к ложу, но все же не знал, каким счастливым случаем попал он в этот дом. Нетерпеливым вопросом светился взгляд его, обращенный на хозяина дома, и тот понял этот немой вопрос.

- Если позволят ваши силы и доктор, я охотно объясню вам все, - сказал он и остановился, точно ожидая подтверждения ученого.

- Ничего решительно не имею против, - ответил, улыбаясь, доктор. - Я уже больше, повторяю, не врач, а только сочувствующий друг. Завтра наш больной будет в состоянии встать. Удовлетворим же его понятное нетерпение.

- Вам я обязан жизнью, не правда ли? - спросил Галлер, прежде чем начал Сегэн, и протянул ему руку.

- Да, - сказал просто Сегэн, крепко пожимая протянутую руку.