Михаил Шевердин - Тени пустыни

Он остановился и снова очень внимательно посмотрел на Зуфара.

— Он мой родич, и я отвечаю за него… — быстро сказал Юсуф Ади. — Он настоящий йезид…

— Предположим… Меня еще никто и никогда не обманывал… Не посмел обмануть, — самодовольно сказал Джаббар ибн — Салман. — Посмотрим… Быть таким, как Сиях Пуш, очень сложно, трудно… Жить среди чужих, думать на чужом, наполовину понятном языке. Питаться отбросами. Одеваться чучелом… — Он говорил рассеянно, точно вороша какие — то давно передуманные мысли и глядя невидящими глазами прямо перед собой… — Полное забвение личной жизни, болезни, лишения… И для чего…

Теперь уже и старик с нескрываемым удивлением смотрел на Джаббара ибн — Салмана. Тот почувствовал его взгляд на себе и поспешил заговорить о другом:

— Чепуха… А теперь поговорим… Кто такие туркмены? Они совсем не фанатики. До русского завоевания они были плохими мусульманами. Парадокс! Но твердая власть христианской России в Туркестане укрепила позиции ислама среди туркмен. И все же одного поколения оказалось мало, чтобы сделать их фанатичными поклонниками пророка. В бою туркмен щадит женщин и детей своих врагов. Он не уничтожает имущества. Он только забирает все, что может унести с собой… Все это говорит о практическом уме туркмена… В Мерве вы провалили тогда дело потому, что вы не мусульманин, а йезид. Вас подозревали, вам не верили. Вам нужны были неистовые исламские газии… дикие кочевники, нагоняющие ужас, не знающие пощады, жаждущие крови, духовные потомки Тамерлана…

— Значит, им еще мало крови… — вдруг проговорил негромко Зуфар. Он отвечал не на слова Джаббара ибн — Салмана. Он даже не возражал, не спорил, он лишь отвечал на свои мысли.

— Мало крови?! — удивился Ибн — Салман.

— Какой из Овеза Гельды был мусульманин? Все знают, что он в свое время принял христианство… был гяуром, — сказал решительно Зуфар. — Что, разве ради ислама он приказал убить зоотехника Ашота, не пощадил его жену… сжег овец?.. Для кого он это сделал?.. Ради кого? Он вор… бандит.

Джаббар ибн — Салман посмотрел пристально на Зуфара, на старца, и тень сомнения легла на его лицо.

Густейшие брови Юсуфа Ади, точно мохнатые насекомые, зашевелились. Араб что — то уж слишком крепко сжал свои и без того сжатые губы, похожие на лезвие ножа.

Зуфар думал: «А если прав самаркандец Алаярбек?» Помогая Зуфару выбраться через крышу овечьего загона в хезарейском становище, он успел бросить странную фразу: «Остерегайся… Джаббар ибн — Салман совсем не Джаббар ибн — Салман».

Больше ничего он не сказал… Не успел…

Со вздохом облегчения Зуфар понял, что его напоминание об отступничестве Овеза Гельды подействовало как нельзя лучше. Брови — насекомые Юсуфа Ади перестали шевелить лапками.

Очевидно, сомнения у старца исчезли так же быстро, как и возникли, потому что он сказал:

— У нас, келатцев, с туркменами старые счеты. До русских туркмены сотни лет грабили йезидов — келатцев. Уводили в рабство. Твою бабушку, сынок, туркмены похитили… сделали рабыней. Не жаль такого, как Овез Гельды… Но сейчас не до счетов. Сейчас мусульмане Туркестана, сунниты, шииты, и мы, йезиды, должны беспощадно обрушить мечи на головы большевиков. Нам дорога каждая сабля, каждая винтовка. Сейчас надо, чтобы в Туркестане цирюльник сделал большое кровопускание. Потерявший много крови слабеет. Когда большевики придут в изнеможение, придем мы. Таков закон войны.

Зуфар чуть не задохся. Отвратительный голос, отвратительный человек этот Юсуф Ади. Странно. Джаббар ибн — Салман промолчал. Почему он ничего не говорит? Или так надо? Или он испытывает Юсуфа Ади?

Но всем своим видом и Юсуф Ади и Джаббар ибн — Салман показывали, что они ждут ответа.

— Матерый волк посылает вперед молодых, годовалых волков, пробормотал Зуфар. — Так у нас в степи. Когда молодые псы, хранители отары, и молодые волки изнуряют свои силы в драке, приходит матерый волк и выбирает овечку по вкусу…

Юсуф Ади таял от восторга. Какой у него умница правнук! Араб вел себя сдержанно.

— Ты умеешь стрелять? — спросил он.

— На сто шагов из двустволки я попаду дробинкой в глаз лисе! воскликнул Зуфар. — Шкурка останется целой…

— А ездить верхом?

— Спросите в Хорезме у тех, кто не сумел удержать на седле козла во время козлодрания, — не без наивного хвастовства ответил хивинец.

— А искать и находить?

— Разве мы пришли в этот мир, чтобы смотреть, но не пользоваться?

— Клянусь головой вашего правнука, господин Юсуф Ади, он для вас дар божий. Он вполне подойдет…

И хоть Зуфар понятия не имел, для чего он подойдет, стало ясно: предстоит ехать, и на этот раз через границу, в Туркмению. В душе Зуфар ликовал. Он возвращался на родину.

Зуфар уже не думал больше о тайных лазах, тропинке, ночном бегстве…

Правда, ибн — Салман тут же разочаровал Зуфара. Он не пожелал посвящать его в подробности. Он приказал только готовить хурджуны и коней.

Он вышел и скоро вернулся совершенно преображенным. Вместо арабского бурнуса и куфии — головного платка — он облачился в черный халат почти до пят и обмотал голову чалмой. Зуфар усмехнулся.

— Чего вы смеетесь? — рассердился Джаббар ибн — Салман.

— И вы хотите в такой чалме… по Туркменской степи?

Зуфар едва сдерживал смех.

— Ты непочтителен, сынок, — вмешался добродушно Юсуф Ади. — Когда господин спрашивает у раба совета, тот от радости раздувается и одежда не вмещает его… Из угождения господину не грех и пожертвовать своей головой.

— Хорошо, — сказал ибн — Салман, — пусть посмеется. Молодости свойствен смех… Дайте ему быстрого коня из своей конюшни, чтобы он не отстал от моего «араба», и на рассвете — в путь…

— Извините… я смеялся… — проговорил наконец Зуфар, — а дело серьезное. В пустыне неспокойно. В вашей одежде… на чистокровных конях… Да мы и до первого колодца не доедем: или калтаманы пристрелят, или русские пограничники.

Зуфар помянул пограничников нарочно. Он хотел слышать, что на это скажет араб.

— Что ты предлагаешь? — сухо спросил Джаббар ибн — Салман. Напоминание о пограничниках он пропустил мимо ушей.

— Текинские папахи, халаты… Никакого оружия… Простые рабочие лошади. Еще лучше пешком… Только, боюсь, вам придется трудно.

Увидев, что Джаббар ибн — Салман мрачнеет, хозяин дома вмешался в спор, и очень своеобразно. Он схватил большой отделанный серебром сосуд и разлил в кофейные чашечки янтарную жидкость.

— Нет, — резко отказался араб.

— Закон ислама? — спросил Юсуф Ади. — Закон запрещает виноградное вино, а в кувшине французский коньяк…

— Нет.

— Клянусь семью шейхами Баальбека, это хорошо! Пейте! — Юсуф Ади уже успел выпить, и глаза его пьяно блестели. — Разве дьяволы не пьют вино?