Михаил Шевердин - Тени пустыни

— Дьяволы? — удивился Ибн — Салман. Светлые брови его приподнялись.

— Мы, йезиды, поклоняемся дьяволу, ох, опять проговорился, Мелек Таусу, а разве ты не поклоняешься тоже английскому дьяволу в шлеме и с пикой на золотых соверенах… Святому Георгию… Ваш дьявол — золото… Дьявол…

Ибн — Салман смотрел на Юсуфа Ади все мрачнее, но к коньяку не притронулся. Зуфар не отказался. В холодные зимние ночи на нефтеналивной барже матросы согревались спиртом после вахты — аральский «норд — ост» невозможно выдержать, особенно когда на судне негде погреться и нельзя даже спичкой чиркнуть. Он выпил самую малость, но ему сделалось жарко и весело. Теперь все казалось легко и просто. Он уже чувствовал себя дома, в Хазараспе. Хватит с него заграничной жизни. Завтра он уже не будет дрожать при слове «жандарм», завтра… Да здравствует завтра!

Но внезапно в комнате появился новый гость, и веселость Зуфара как рукой сняло. Если бы не опьянение, вероятно, он бы испугался.

Зуфар узнал в вошедшем невообразимо толстом, с заплывшими жиром глазками персе господина Океана Знаний, управляющего финансами Хорасанской провинции и друга начальника жандармерии Мешхеда.

Юсуф Ади был пьян и порол несусветную чушь.

— А, Океан Знаний, пожаловал — таки? — спросил старец и захихикал. Настоящий дурак… несравненный дурак, а вот какой себе титул придумал. Океан… ха… ха…

— Горбан Юсуф Ади, — изысканно вежливо ответил чиновник и поклонился, — осмелюсь напомнить вам о просьбе их превосходительства. Все сроки уплаты прошли…

Тут глаза Океана Знаний остановились на Зуфаре и округлились. Но он не успел отдать себе отчета, почему этот большевик сидит в гостиной келатского хана, потому что Юсуф Ади встал и, подойдя вплотную, бросил чиновнику в лицо:

— Пусть твоя долготерпеливая корова, господин губернатор, поцелует меня в зад!

— Неслыханно!.. Оскорбление высокой персоны! И потом: вы не платите налогов целых пять лет… А где сборы с двухсот пятидесяти пудов опиума? А куда вы сплавили опиум? А?

— Ни одного крана ты не увидишь от меня, ты, царь всех цифр!

— Вы пожалеете об этом. Кто же не знает, что на контрабанде опиума Юсуф Ади имеет миллионы.

Чиновник произносил деревянным голосом эти слова. Он смотрел на Зуфара и думал о Зуфаре.

— Ты со своим великим мудрецом губернатором весьма горазд считать в чужих сундуках… Посчитайте лучше, сколько вы нахапали взятками.

— Где ваша благодарность? Подряд на постройку дороги кто вам устроил? Я устроил.

— Примазаться захотел. Вот тебе! — и Юсуф Ади показал чиновнику дулю.

В отчаянии Зуфар думал: «Сейчас толстяк закричит: «Вот он, большевик! Хватайте его». Что же делать?.. Что же делать?»

А Юсуф Ади рычал:

— Еще старый шах дал мне грамоту. В ней написано: «Никто, кроме солнца и луны, не коснется его дома». Никаких налогов. Убирайся, прохвост! Ты забыл, сколько туманов я сунул тебе в руку в прошлый раз. Клянусь Петухом, клянусь Павлином, дьяволом, Мухаммедом, аллахом, если ты не оставишь меня в покое…

Океан Знаний многозначительно поглядел на Зуфара и хихикнул. Видимо, план уже созрел в его голове. Он потер ручки и снова хихикнул.

— Приношу нижайшие извинения, горбан, но… я накладываю арест на ваше имущество…

— Арест? Зуфар, сыночек, гони его в три шеи!

— Именем халифа — мученика приказываю: стойте! — завизжал чиновник. Остановитесь!

— Клянусь Мелек Таусом! Вон!

— В этом доме в гостях большевик! Русский шпион! — все еще визжал Океан Знаний.

Он тыкал пальцем в Зуфара и хихикал. Теперь — то он выжмет из упрямого старца не одну тысчонку. В благословенном оплоте прогресса и свободы шахиншахском государстве — не очень — то любят большевиков.

Зуфар был готов к самому худшему. «Прадедушка поверит толстяку и не пожелает ссориться с властями». Он уже узнал о любезном и любвеобильном прадедушке все, что нужно, и даже больше, чем нужно. Келатский хан отлично усвоил обычаи азиатских властителей: или убить, или быть убитым. Унаследовав после гибели своего отца (ему одна из жен налила, когда он спал, ртути в ухо) Келат, Юсуф Ади прежде всего по — родственному позаботился о своих братьях. А их было немало, потому что покойник имел более чем достаточно жен и наложниц. Братцев Юсуф Ади пригласил в сад на пир и совет. В сад они прибыли под торжественные звуки нагары и наев. Из сада они не вышли. А сыновьям Юсуфа Ади как — то не везло: то один из них падал в пропасть, то другого находили в горах с пулей в груди, то третий умирал от желудочных болей. Мертвец не имеет товарищей. Юсуф Ади очень обрадовался, обретя внука Зуфара, но Юсуф Ади что — то уж очень быстро согласился расстаться с ним.

Джаббар ибн — Салман, конечно, не пожелает вступиться за Зуфара, чтобы не разоблачить себя. В Келате есть и жандармы и яма. Зуфар лихорадочно думал. Пожалуй, ему ничего не остается, как отшвырнуть перса и выбежать во двор, а там…

Но в затуманенном винными парами мозгу Юсуфа Ади все вывернулось наизнанку.

— Так вот как, жирная свинья! — заорал он, наступая на чиновника. Ты меня попугать захотел… Тебе и в доме Юсуфа Ади мерещатся большевики?!.

Защищая лицо жирными ладошками, чиновник пятился к выходу и жалобно взвизгивал:

— Большевик… Вот тот молодой, за твоей спиной сидит… Его при мне допрашивал сам жандармский начальник…

— Твой начальник сделает из пророка Мухаммеда большевика и шпиона. Ты с начальником — одна дерьмовая шайка. Вон! Эй, кто там… Гончих сюда! Ату его!

Чиновник бежал.

Почти тотчас же во двор ворвались вооруженные жандармы. Но и они не напугали старика. Поднялась стрельба. Сам Юсуф Ади прыгал по террасе в одном белье с двумя маузерами в руках. Челядь во главе с тихим и немощным старичком Мередом палила из винтовок. Женщины выли за стеной эндеруна. Один Джаббар ибн — Салман не шевельнулся и продолжал попивать кофе. Штукатурка сыпалась с потолка, пули взвизгивали. И жандармы, и слуги, впрочем, стреляли в воздух. Зуфару сунул кто — то в руки оружие, но он не сделал ни одного выстрела…

Перестрелка оборвалась. В калитку просунулась толстощекая физиономия Океана Знаний.

— Бунт! — кричал чиновник. — Неподчинение! Большевики!

И тотчас же исчез.

Очень довольный собой и всей суматохой, Юсуф Ади улегся спать. Перед сном он долго и пьяно что — то втолковывал Ибн — Салману и Зуфару.

— Нет такого вопроса жизни, которого бы не решил Мелек Таус… О, Павлиний Петух — сатана, но гений… Что бы Мелек Таус сказал болвану губернатору? О! Он бы сказал: «Опусти на свой разум плащ забвения…»

Он так и заснул, не закончив своей мысли.