Алексей Грай - Золото друидов

Драккары. Любимое детище северных плотников, дом моряков, скакуны воинов, несущие их по волнам к далеким сказочным странам.

Олень заливов… Вепрь волн… Конь моря…

Хьяль, как и всякий уважающий себя скальд, знал десятки кенингов — поэтических сочетаний, обозначающих корабль.

Худощавый мужчина с резкими чертами лица, несколько раз поломанным, неправильно сросшимся и оттого приобретшим почти S-образную форму носом, Хьяль носит странное прозвище Безумный скальд. Он прирожденный вестландец, выкормыш западного побережья, но в молодости успел много попутешествовать. Каштановые волосы начали седеть необычайно рано и к тридцати трем годам стали почти белыми. Еще большее внимание привлекают к себе глаза — пронзительные и глубокие, напоминающие студеное зимнее море, чей цвет постоянно меняется с серого на голубой.

Сейчас была не его смена на веслах, и Хьяль мог позволить себе вздремнуть. Правда, получалось у него не особо. Как это часто бывало по осени, уже которую ночь полноценный сон бежал его. Хьяль полулежал, опершись на мерно покачивающийся планширь, то проваливаясь в темные глубины сна, то выныривая оттуда, чтобы бродить среди серых призраков воспоминаний. Не все воспоминания были приятными, и, дабы не затеряться среди них, скальд вспоминал кенинги кораблей.

Зверь пучины… Скакун тропы чайки… Медведь морских струй.

— Говорю же: ты заблудился. Надо было править на ту яркую звезду, что я показывал. А ты куда правил? Мы уже полночи плывем не туда.

Еще одной причиной, по которой Хьялю так и не удалось нормально заснуть, был Торгейр. Сквозь ватное одеяло дремы и стройные ряды наименований кораблей до скальда доносится в очередной раз разгоревшийся на корме у рулевого весла спор.

— Торгейр, заткнись, — в который раз безнадежно тянет Коль. — Мы не отходили от берега. Я был здесь десятки раз. В этих местах вообще невозможно заблудиться. — По всему видать, спор это давний, и кормчий устал доказывать свою правоту.

— А где тогда шум встречи? Радостные возгласы? Аромат жаренного мяса и шипение пенного эля? Мы уже должны прибыть, а тут тихо, как в могильном холме.

— Торгейр на дворе еще ночь. Нормальные люди спят.

— А чего ты тогда не спишь? Ненормальный что ли?

— Торгейр, я правлю.

— Брось. От этого становится только хуже.

Хьяль тихонько усмехнулся.

Торгейр способен достать кого угодно. Задирать людей доставляет ему истинное наслаждение. Отсюда и прозвище — Забияка.

Возможно, виной тому южная кровь. Отец Торгейра привез его мать из Серкаланда, что лежит еще дальше на юг, чем земли франков. Хьяль бывал там однажды. В тех краях жарко и душно. Солнце невыносимо палит, и на десятки лиг тянется раскаленный песок без единого деревца. Мужчины Серкаланда до черноты смуглы и очень вспыльчивы, что неудивительно для земли, где вера запрещает пить вино и есть свинину, а девушки носят плотные, скрывающие фигуры одежды и прячут лица от посторонних взглядов. В общем, грустное место. К тому же там, по мнению многих северян, слишком быстрые и большие корабли, чем следовало бы иметь стране столь богатой на яркие ткани и серебро.

От матери Торгейру достались смуглая кожа, выступающие скулы, жесткие черные волосы и карие глаза. На севере мужчину с такой внешностью вряд ли назовут красивым. Торгейр постоянно колеблется в отношении к этому наследству. То гордится непохожестью на в большинстве светловолосых и белокожих северян. То стесняется своего отличия от остальных, которое к тому же являлось причиной постоянных столкновений со сверстниками в детстве.

Даже сейчас Забияка иногда сцепляется с хирдманами других вождей, вздумавшими называть его вороной. Правда, таких немного. К тридцати годам Торгейр успел заслужить определенную известность. В том числе репутацию несусветного скандалиста, прилипчивого репья и, по выражению Агнара, самого болезненного чирья на его, конунга, любимой заднице. Забияка не обижается. Торгейр считает, что именно таким должен быть настоящий викинг. Одна из главных причин недовольства конунга, что частенько столкновения с чужими бойцами провоцирует сам горячий и не в меру драчливый сын серкландки.

Любит Торгейр подразнить и собратьев по оружию. Обижаться на Забияку среди хирдманов не принято. Как однажды философски заметил Хьяль, толку от этого никакого. Все равно, что злиться на приход зимних холодов или на собравшуюся замуж женщину.

Простодушный, легко краснеющий Коль, совсем недавно занявший место у руля вместо погибшего в прошлом походе кормчего, едва ли не любимая мишень Торгейра. Забияка, которому сегодня тоже, видать, не спится, достает его довольно давно. Одно время Хьяль подумывал было вмешаться, но рассудив, что тогда Забияка переключится на него, решил, что спать оно как-то приятнее да и для здоровья полезнее.

— Торгейр, умолкни. — К спорящим подошел конунг. Забияка, ворча под нос, отошел в сторону. Агнар был одним из немногих людей способных унять Торгейра. Хотя бы ненадолго.

Хьяль приоткрыл один глаз. Что-то намечается.

Конунг, всматриваясь вдаль, застыл около сиденья кормчего. Высокий даже по меркам северян Агнар сын Олава Морского Змея хорошо сложен и строен как ясень. Богато вышитая рубашка туго обтягивает широкие плечи. Короткие рукава открывают рельефные мышцы скрещенных на груди рук. На покрытых сеточкой шрамов запястьях сверкают массивные золотые браслеты. Тяжелые светлые волосы цвета спелой пшеницы густой волной спадают до самых лопаток. На лбу они перетянуты широкой повязкой, из-под которой на мир смотрят синие как серкландские сапфиры глаза.

— Мы близко, Коль? — Голос у конунга звучный и сильный с легкой хрипотцой.

— Из-за проклятого тумана нельзя быть ни в чем уверенным. Вообще-то, мы уже должны быть на месте, но Забияка прав — здесь слишком тихо. Звуки по воде разносится далеко, а тут тишина. Я было засомневался: правильно ли мы идем. Так тут заблудиться попросту невозможно. Вот и раздвоенная гора показалась. — Коль указал на возникший из пелены тумана черный массив скалы с будто разрубленной гигантской секирой вершиной. — За ней вход во фьорд. Но почему же все-таки…

— Так тихо, — закончил за него Агнар.

Конунг нахмурился.

— Проведешь ладью во фьорд в тумане? — Кормчий молча кивнул. — Хорошо. Торгейр, раз тебе все равно нечем заняться — буди людей. Пусть готовятся к бою. Десятников гони ко мне.

Хьяль понял, что и этому жалкому подобию сна пришел конец. Он открыл глаза за мгновенье до того, как донельзя довольный поручением Торгейр начал пинать его по ребрам.

Хмуро насупившись, Забияка направился дальше между скамей, распихивая сладко посапывающих хирдманов. Послышались судорожные зевки, перемежаемые изощренным матом. Торгейр на глазах расцветал.