Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Я поймал себя на том, что поведение Тедж Сингха с каждой минутой нравится мне все больше и больше.

— Но разве полковники не заподозрят предательства, если увидят, что к Литтлер-сагибу послали курьера? — воскликнул Лал.

Гашиш из него понемногу выветрился, так что сейчас он обессиленный валялся на своей шелковой постели, мучая себя глупыми вопросами.

— Да они даже про это не узнают! — крикнул Тедж. — Подумай только — стоит нашему дорогому багатуру лишь переговорить с Литтлер-сагибом, и доверие Сиркара к нам обеспечено! Что бы ни случилось, наша дружба будет очевидна!

Для него было очень важно — оставаться в хороших отношениях с Симлой, чтобы не случилось с хальсой. Он даже предложил, чтобы я захватил с собой письменное сообщение, подтверждающее бесконечную преданность Лала Сиркару, это должно было показаться более убедительным, чем просто слова. Но это так напугало Лала, что он чуть было не зарылся в простыни.

— Письмо? Ты сошел с ума? А что, если оно попадет в чужие руки? Я что, должен сам подписать себе смертный приговор? — Он в гневе вскочил. — Тогда сам его и пиши! Объяви о своем предательстве и скрепи это своей подписью! Давай, ты же главнокомандующий — ты, толстый мешок с навозом...

— А ты — визирь, — парировал Тедж. — Это — сфера большой политики, а я — всего лишь солдат! — Он самодовольно пожал плечами. — Тебе ничего не придется говорить о военных материях — только выражение дружбы и преданности.

Лал сказал, что он скорее будет проклят, и они снова заспорили, причем Лал все причитал, зарываясь в подушки. Наконец, он все же сдался и нацарапал политическому агенту Николсону следующее знаменательное послание: «Мои пути с халъсой разошлись. Вы знаете мое дружеское отношение к британцам. Скажите, что мне делать» [661]. Но затем Лал уперся, отказавшись подписать это, так что после новых ожесточенных споров Тедж повернулся ко мне:

— Пусть все так и остается. Скажете Николсон-сагибу, что это от визиря!

— От нас обоих, ты, жирный ублюдок! — завопил Лал. — Разъясни все это, Флэшмен-багатур! От нас обоих! И скажи им, ради всего святого, что и мы, и биби-сагиба [662] — их преданные друзья и что мы просим их перерезать всех этих бадмашей и бурчей [663] из хальсы, освободив всех нас от этого зла! Скажи им это!

Так и случилось, что через некоторое время всадник-горрачарра с перевязанной ногой и белым флажком на пике, выехал от позиций и направился к Фирозпуру, оставляя за собой двух сикхских генералов — одного пухлого и перепуганного, а второго — бьющегося в истерике, уткнув лицо в подушку — но все же уверенных, что они хорошо сделали свое дело. Что же касается меня, я проехал с полмили и уселся под каким-то шипастым деревом, чтобы подождать рассвета. Во-первых, теперь, когда я был уже почти дома, мне хотелось собраться с мыслями, насчет того, как бы не вызвать подозрений своим столь неожиданным прибытием, да еще и с необычными новостями. Во-вторых же, несмотря на белый флаг, я не хотел рисковать нарваться на пулю, которой какой-нибудь слишком нервный сипай вполне мог угостить меня в темноте. Я устал как собака, от недосыпания, страха и телесных страданий, но я был счастлив, уж можете мне поверить — и стал еще счастливее три часа спустя, когда наткнулся на часового Шестьдесят второго полка, чей уайтчепельский акцент прозвучал для моих ушей настоящей музыкой, а чуть позже меня до боли сжал в объятиях сам Питер Николсон, который провожал меня через Сатледж всего три месяца назад.

Сперва он не узнал меня, а затем вскочил на ноги, поддержав меня, когда я картинно покачнулся, браво скрежеща зубами якобы от боли в моей несчастной лодыжке (которая, кстати, к тому времени чувствовала себя уже гораздо лучше).

— Флэшмен! Да что, черт возьми, вы здесь делаете? Боже милосердный, парень — да ты ранен?

— Это не важно! — задыхаясь проговорил я, опускаясь на его койку. — Небольшая памятка из тюрьмы хальсы, а? Послушайте, Питер, нельзя терять ни минуты!

Я показал ему записку Лала и изложил ему суть дела несколькими короткими фразами, настаивая на том, чтобы адьютант тут же был послан к Гаугу, предупредить его о том, что филистимляне уже на марше и готовы к уничтожению. Я чуть было не добавил, «милостью Г. Флэшмена», впрочем, они и сами могли прийти к этому выводу.

Этот старый боевой конь Николсон был отличным политическим агентом: он понял все и сразу, крикнул своему ординарцу, чтобы тот вызвал полковника Ван Кортланда, восхищенно стиснул мне руку и сказал, что ему сложно поверить, но, похоже, это самая отличная работа о которой он только слышал — я переодетым прошел через расположение хальсы, встречался с Лалом и Теджем, заставил их раздробить силы и прибыл сюда со всеми их планами? Боже всемилостивый, да он о подобном никогда и не слыхивал и так далее, и тому подобное.

Снова все как в Джелалабаде, удовлетворенно размышлял я, пока он вышел приказать, чтобы еще одного адьютанта тут же отправили к Литтлеру, который был на рекогносцировке. Я приподнял занавеску над умывальником и глянул в зеркало. О, Боже, видок как у последнего выжившего после взятия форта... отлично! Я снова растянулся на койке, в ожидании того, как меня будут оживлять при помощи бренди, когда Николсон с Ван Кортландом появятся здесь, переполненные всякими вопросами. После стаканчика-другого я разговорился и в деталях живописал, что и как я сказал делать Теджу и Лалу; Ван Кортланд, который, как я слышал, был прежде наемником у Ранджита Сингха и вообще стрелянным воробьем, лишь мрачно кивал головой, в то время как Николсон даже хлопнул себя по лбу.

— Есть ли еще на свете такая же пара негодяев! Продают своих же товарищей, ублюдки! Невероятно, клянусь небом!

— Напротив, — проговорил Ван Кортленд. — Это в точности соответствует нашей информации о том, что дурбар хочет разгрома хальсы — и с тем, что мне известно о самом Лале Сингхе. — Он, нахмурившись, посмотрел на меня. — Когда вы узнали, что они готовы к предательству? Они намекали вам в Лахоре?

Это как раз был момент для моей усталой мальчишеской улыбки и легкого стона, от того что я чуть шевельнул ногой. Конечно же, я мог им рассказать всю ужасную историю, от которой у них бы волосы встали дыбом — но, видите ли, это было бы неправильно. Бесстрастно и лаконично — вот как это нужно делать, а остальное предоставим их собственному воображению. Я, словно от безмерной усталости, покачал головой.

— Нет, сэр... я сам нашел к ним подход... всего лишь несколько часов назад, в их собственном лагере, неподалеку отсюда. Две ночи назад в Лахоре я узнал, что они готовы перекинуться на нашу сторону...

— Кто вам об этом сказал? — требовательно спросил Ван Кортланд.

— Наверное, лучше будет, если я не скажу вам об этом, сэр... пока. — Будь я проклят, если я отдам все почести Гарднеру, после того, как мне самому пришлось делать всю самую кровавую работу. — Я подумал, что мне лучше пробраться к Лалу и удостовериться в том, что он собирается предпринять. Но выбираясь из Лахора я попал в небольшую заварушку... дело в том, что... как бы там не зажали в угол старого Гулаба Сингха...