Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Теперь настал черед Пэдди. Сикхи расположили свою пехоту и пушки в самых джунглях и Гауг, вместо того, чтобы ждать, пока они оттуда выйдут, ринулся резать им глотки только чтобы они от него не ушли — больше он ни о чем и не думал. Началась артиллерийская дуэль, поднявшая тучи пыли — сын Хардинга говорил мне позднее, что это было все равно, что драться в лондонском тумане. Фактически ни один из рассказов о битве не сходился с другим, поскольку никто ни черта не видел большую часть времени. Конечно же, горрачарры было столько, что она угрожала нам охватом, но наша кавалерия ударила ей с обеих сторон по флангам и прорвала их. Третий полк легкой кавалерии пробился до самой сикхской пехоты и пушек, но когда Пэдди повел нашу пехоту прямо в лоб, ей пришлось наступать под градом картечи, так что была даже минута замешательства, поскольку когда наши достигли джунглей, пушки сикхов еще палили вовсю, ну и завертелась кровавая схватка среди деревьев. К этому времени уже совсем стемнело, так что парни порой стреляли по своим же товарищам, а некоторые из наших сипайских полков вообще палили куда ни попадя. По обе стороны царило смятение — а затем сикхи все же отступили, оставив семнадцать орудий. Мы потеряли более 200 убитыми и в три раза больше раненными; как мне говорили, потери сикхов были еще больше, но сколько точно — никто не знал.

Можете считать, что это их отступление было нам не слишком на руку [667], зато оно решило сразу несколько проблем. Мы захватили позицию и пушки, так что теперь хальсу можно было разбить — правда, они сражались как тигры среди деревьев, и нам не удалось даже взять пленных. К тому же наши сипаи несколько забыли свой страх перед сикхами, а наша кавалерия, британская и индийская, заставила горрачарру показать спины. Если бы Гауг смог продвинуться достаточно быстро и рассеять остатки сил Лала, которые сконцентрировались неподалеку от Фирозшаха, в двенадцати милях впереди, прежде, чем корпус Теджа смог бы оказать им помощь, мы бы уже были на пути к завершению всего дела. Но если бы хальса объединилась... тогда это была бы совсем другая история.

Кое-что из этих подробностей выяснилось только на следующее утро, но к тому времени, у меня были уже другие заботы. Один из адьютантов, которых Литтлер послал с сообщением о моих договоренностях с Лалом и Теджем, прибыл к Гаугу в самый разгар схватки. Это было удивительное зрелище — двадцать тысяч кавалерии, пехоты и пушек сражались друг с другом при свете звезд, а этот старый сумасшедший чуть не лопался от злости, поскольку не мог лично возглавить атаку Третьего полка легкой кавалерии на фланг сикхов: «Вот проклятье, черт побери! Вот я, а вон там они — а я ничего не могу сделать, словно лежу в своей постели! Эй, Микки, оставь мне хоть парочку — ур-ра, ребята!»

Адьютант весьма здраво рассудил, что пока нет смысла с ним разговаривать — и так продолжалось почти до самой полуночи, когда сражение закончилось, и новости были переданы Гаугу и Хардингу, а заодно — и Броудфуту, когда они уже возвращались с поля боя. Адьютант рассказывал, что это было похоже на странный сон: огромная золотая луна сияла над поросшей кустарником долиной и джунглями; сикхские пушки с мертвыми канонирами; истерзанные тела наших легких драгун и индийских улан, обозначавшие следы нашей атаки к самому сердцу позиций хальсы; огромная масса людей, лошадей и верблюдов, мертвых и умирающих на равнине; хор стонущих раненных и крики наших людей, находивших своих друзей среди павших. Горы тел, громоздящихся подобно пирамидам там, где Гарри Смит промчался на своем арабском скакуне; Джим Кроу, водрузивший королевский штандарт в самой гуще колонны хальсы и проревевший нашим парням, чтобы они подошли и взяли его — что они и сделали; Гауг и Хардинг, стояли несколько в стороне и спокойно разговаривали в лунном свете и Пэдди наконец передал свой ответ адьютанту, добавив несколько слов, от которых у меня перехватило дух.

— Мое почтение сэру Джону Литтлеру и передайте ему то, что он от меня уже слышал — он весьма обяжет меня, прислав сюда юного Флэшмена — как только сможет. Я хочу перемолвиться с ним словечком.

Как вы понимаете, это словечко не было слишком серьезным; действительно, первое, что он сказал мне, когда я, прихрамывая, появился в его большой палатке-столовой в Мудки, было:

— Что с твоей ногой, мой мальчик? Садись-ка, а Баксу даст тебе стаканчик пива. У тебя наверное глотка пересохла с дороги!

Прежде всего меня должны были представить Хардингу, который у него обедал — плосколицему трезвеннику с твердо сжатыми губами и пустым рукавом на месте левой руки, пристегнутым к его мундиру. Мне он не понравился с первого же взгляда и, похоже, это чувство было взаимным: он холодно кивнул мне, но тут подошел Броудфут, со своей широкой улыбкой и дружеским похлопыванием по плечу. Вот это была встреча, скажу я вам: после тридцатимильной скачки от самого Фирозпура, забирая к югу, чтобы избежать разведчиков горрачарры, в сопровождении всего лишь полудюжины соваров из Т.К. [668] Это довело меня почти до полусмерти и, к том уже, отнюдь не улучшило состояния моей лодыжки, так что к Мудки я добрался почти в шоковом состоянии. Мы подъехали с юга на закате и ничего не увидели на поле боя, кроме того, как британцы хоронили многочисленных мертвецов. А когда я заглянул в окошко одной из палаток, то увидел накрытое плащом тело старого Боба Сэйла.

Это чуть не убило меня. Он был таким сердечным — этот старый добряк. Я словно вновь видел, как он утирал благородные слезы, бегущие по его красным щекам, сидя v моей постели в Джелалабаде, усмехался со своего места во главе стола в ответ на дикие выходки Флоренции или стучал себя по колену: «Из Лахора отступления не будет, а?» Теперь трубили отбой ему, старине Драчливому Бобу; в него попала картечь во время атаки в джунглях — генерал-квартирмейстер, ведущий пехоту в атаку! Слава Богу, что не я должен был передать эту новость его жене.

Но бедный старый Боб вскоре был забыт в присутствии самого Г.Г. [669] и главнокомандующего, потому что мне снова пришлось рассказывать мою историю, теперь уже перед столь изысканной аудиторией — здесь были Таквелл, командующий кавалерией и сын Хардинга Чарли, юный Гауг, племянник Пэдди, но главными были трое: Хардинг, хладнокровный и угрюмый, подпирающий пальцем щеку; Гауг, наклонившийся вперед и подергивающий седые усы, его загорелое, приятное пожилое лицо озарено интересом; и Броудфут — сплошные рыжие бакенбарды и толстые стекла очков. Эта троица напоминала мне учителей, слушающих, как их первый ученик проводит синтаксический разбор. История звучала отлично, а рассказывал я гладко, без всякой ложной скромности, которая, как я знал, здесь не пройдет — фальшивое послание, Гулаб Сингх, Мака-Хан, рашпер, бегство, вмешательство Гарднера (я не решился умолчать о нем, поскольку здесь был Джордж), моя встреча с Лалом и Теджем. Когда я закончил, воцарилась тишина, которую нарушил Джордж.