Юлия Галанина - Аквитанки

– Конечно! А что одежда мусульманская, так то не моя вина! – почувствовала подвох Жаккетта. – В такой переплет попали, еле выбрались! Господин Жан нас вытащил! – мотнула она головой в сторону рыжего, который с невозмутимым видом слушал ее вранье. – Госпожа даже лик Пресвятой Девы вышивать начала в благодарность за спасение!

Жаккетта не поленилась, достало рукоделие Жанны и ткнула под нос лекарю.

– Omnia mea mecum porto [104] Все свое ношу с собой. – глубокомысленно сказал врач.

– Чего? – обиделась Жаккетта.

– Dum spectant oculi laesos, laeduntur et ipsi: multaque corporibus trsitione nocent [105] Смотря на больных, наши глаза и сами заболевают: и вообще многое приносит телам вред, передавая заразу. – объяснил лекарь. – Просто чудо, что все так хорошо кончилось. Теперь понятно, почему дама слегла. Она ведь почувствовала себя плохо на прогулке? По дороге, ведущей мимо поместья наших крупнейших землевладельцев Фальеров?

– Уж не знаю куда ведущей, а только на той дороге дедушка госпожи, когда в походе за веру был, чуть было жизни не лишился и Господь его спас. С той поры он завещал своим потомкам, кто на Кипр попадет, вознести в том месте благодарственную молитву за свое чудесное спасение! – поведала лекарю Жаккетта. – Вот госпожа и пошла, да только не надо было ей ходить, а надо было сил набраться.

– Tempore et loco praelibatis [106] В свое время и в своем месте. , – сделал вид, что поверил лекарь.

– Правильно, все как Вы говорите! – подтвердила Жаккетта

Лекарь понял, что выведать интересующие его подробности, кроме как бесконечной истории про благочестивую госпожу и ее героического дедушку у камеристки вряд ли удастся. Он скосил глаза на рыжего господина Жана и понял, что лишние вопросы приведут только к неприятностям. Но знать правду так хотелось…

Поэтому он нагнал побольше морщин на лоб и категорически заявил:

– Non haec ampliius est liminis, aut aquae coelestis, patiens latus! [107] Это тело больше не в силах переносить пребывание под открытым небом или терпеть ливни. Госпожа серьезнейшим образом больна. Лечение может продлиться несколько недель и больной даме совсем не место на постоянном дворе. Я предлагаю перевезти ее в мой дом, где она будет иметь постоянный присмотр. Иначе за ее жизнь я не поручусь. Manifectum non eget probatione! [108] Очевидное не нуждается в доказательствах.

– А в чем, собственно, дело? – открыла глаза Жанна.

Она смотрела на мир и окружающих ее людей очень недружелюбно, но вполне осознанно.

– Доктор говорит, Вы помрете скоро! – сообщила ей последние новости Жаккетта.

– Я так не говорил, дитя мое! – возмутился лекарь. – Мы все очень рады, что Вы очнулись, но во избежание нежелательных осложнений вам лучше побыть неделю под присмотром человека, чей долг в этом мире – врачевать людей.

– Спасибо, доктор, но я здорова! – процедила Жанна. – Очень приятно было с Вами познакомится. Извините, я должна одеться.

Лекарь, разочарованный, что спасти даму от неминуемой смерти в силу ее упрямства не удастся и узнать про нее побольше, соответственно, тоже, ушел.

– Жаккетта, рубашку подай! – хмуро сказала Жанна.

– Поскольку в последнее время я решил, на случай если пиратством прокормить себя не удастся, овладеть новым ремеслом прислужника прекрасным дамам, то принимаю на себя тяжкий труд по доставке завтрака! – сообщил рыжий и удалился.

Жаккетта принялась одевать госпожу.

* * *

– Ну и какие у вас теперь планы? – спросил рыжий Жанну, когда она поела.

– Купить новые платья! – заявила Жанна.

– Хорошо, – пожал плечами рыжий. – Едем в Лимасол. Какие проблемы…

– На «Бирюзе»? – спросила Жаккетта.

– На «Бирюзе»! – подтвердил рыжий.

Стоявшая в бухточке, в укромном месте «Бирюза» опять приняла на свой борт трех беглецов, распустила небесный парус и навсегда унесла Жанну от разбившейся вдребезги мечты.

Марин Фальер был немного раздосадован, что Жанна загадочно появилась и загадочно исчезла, но в целом был рад, что она не стала задерживаться.

Бретань это Бретань, а Кипр это Кипр. Здесь дом, здесь правила игры совсем другие. Молодому неженатому человеку совсем незачем компрометировать себя романтическими встречами с молодой красивой дамой перед матушками потенциальных невест.

Будет новое путешествие – будут новые хорошенькие и ласковые женщины. Только одно не понятно, причем тут восемь детей?

Лимасол встретил их шумом и гамом. Как обычный портовый город.

Над невысокими черепичными крышами домов возвышались византийские храмы, готические здания и минареты. Стиснутые поясом крепостных стен, узкие улочки змеились и переплетались, хвастаясь одна перед другой своими лавочками и мастерскими.

Рыжий уверенно повел девушек в лавку, торгующую тканями и готовым платьем.

Конечно, купить готовое платье – совсем не то, что сшить его на заказ, не торопясь, наслаждаясь бесконечными, радующими душу примерками.

Но Жанна хотела срочно купить новые платья по двум причинам.

Во–первых, она возненавидела свое золотистое платье, которое явилось немым свидетелем крушения ее надежд, а во–вторых, не могла больше без содрогания смотреть на восточный наряд Жаккетты.

Слава Господу, они больше не в мусульманском плену и пора вернуть себе и камеристке нормальный вид.

Для этого пришлось продать ювелиру в одной из лавочек Лимасола серьги, так долго ждавшие своего звездного часа в складках нижней юбки. Впрочем, Жанна так и рассчитывала обратить их в наличность для расходов.

* * *

…Оказывается, они совсем отвыкли от городской толчеи.

Все воспринималось по–новому, и шум разноязыкой толпы, и звон колоколов на церквях. Жаккетта поймала себя на мысли, что увидев минарет, обрадовалась ему, как знакомому. Восток все еще цепко держал ее крашеными хной пальцами.

Жаккетта была и рада, и не рада, что получит новое платье. С одной стороны кто же не будет радоваться обновке? Но с другой стороны, вдруг рыжий больше любит женщин в восточных одеждах?

В тон своему настроению Жанна выбрала темно–синее, почти ничем не украшенное платье. В тон же настроению был почти черный плащ с пристегивающимся капюшоном.

«Теперь я похожа на монашку!» – с мрачной удовлетворенностью подумала Жанна. – «Так мне и надо!»

Жаккетта получила рубашку, юбку и скромное темно–коричневое платье.

Придав таким образом внешнему облику царящий в душе траур, Жанна неожиданно чуть приободрилась. Она представила, как придет в гостиницу, снимет старое платье, наденет новое и вместе с ним наденет новую жизнь. Такие думы чуть–чуть развлекали, заполняя пустоту в душе.

Жаккетта рассматривала разложенное на прилавке новое платье и чувствовала, что ей оно не очень нравится.