Вячеслав Софронов - Обреченный странник

— Откуда? — спросил он, настороженно глядя на Ивана. — Неужто Михаил Яковлевич расщедрился?

Но Иван ничего не стал ему объяснять, прошел в свою комнату и завалился спать. Сегодня он со стыдом вспоминал то, что наговорил вчера Наталье, и хотелось побыстрее уехать из города, остаться одному и гнать по заснеженной дороге так, чтоб только комья снега летели из–под копыт Орлика да ветер трепал волосы, чуть не срывая с головы шапку. Но в глазах вновь и вновь вставала русая натальина прядь, и она словно держала его, привязывала к себе, не давала навсегда уехать из города.

Вместе с Карамышевым они решили, что разочтутся с наиболее навязчивыми просителями, которые почти каждый день приходили требовать возвращения долга, а потом, через два–три дня, оставив старого деда Михея сторожить дом, уедут из города и до весны поживут в помигаловской деревеньке, где вряд ли кто–то сумеет найти Ивана. Оставалось только неясным: сообщать ли об этом губернатору Сухареву. Он наверняка уже знает, возможно, митрополит ему сообщил, что Иван выплавил у себя дома серебро из руды с Урала. Как он поведет себя при этом, предвидеть было трудно. Вероятнее всего, попытается найти Зубарева, направить на розыски полицию, а чем это закончится, опять же предвидеть невозможно, но вряд ли чем–то добрым. Потому тесть посоветовал Ивану не искушать судьбу, а наведаться в губернаторский дом и сообщить Сухареву: мол, уезжает по срочным делам, а как вернется, тут же явится на глаза к его высокопревосходительству.

Алексей Михайлович Сухарев встретил Ивана чуть ли не радостно, быстренько выпроводив из кабинета каких–то офицеров, окинувших Ивана вопрошающими взглядами.

— Рассказывай, голубчик, что там у тебя получилось, — поинтересовался он, усаживая Зубарева перед собой.

— А чего говорить, — небрежно пожал тот плечами, — выплавили серебро из руды. Не обманул Тимоха Леврин, настоящим мастером оказался.

— Про расписочку не забыл? — осторожно напомнил Алексей Михайлович.

— Как же, забудешь тут, — усмехнулся Зубарев, — только, ваше высокопревосходительство, коль вы взялись в долю со мной те прииски разрабатывать, то и помощь ваша, хотя бы на первое время, требуется.

— О какой помощи речь ведешь? — привстал со своего кресла губернатор.

— Да хотя бы пару человек солдат мне для охраны выделите.

— Солдат? — переспросил Сухарев. — Солдат это можно… Только на кой они тебе сдались? Денег у тебя все одно не имеется, а людей смешить, по городу под охраной разгуливать, — зачем оно?

— Так они мне для поездки на Урал нужны, к башкирцам. Там без охраны и сгинуть можно.

— Хорошо, — чуть подумав, согласился тот, — будь по–твоему. Отпишу полковнику Ольховскому, чтоб выделил тебе на месяц пару своих солдат.

— И чтоб при конях, — добавил Зубарев.

— Поди, еще и довольствие на них потребуешь?

— А как же… Святым духом они, что ли, питаться будут?

Сухарев собственноручно написал на небольшом листке бумаги записку полковнику и подал Ивану. Тот, даже не поблагодарив, а как само собой разумеющееся, взял ее, бегло прочел и спросил твердо, глядя в глаза губернатору:

— Еще одно дело до вас имеется… Как рудники те найдем, то пробы с них желательно в Петербурге делать, в Берг–коллегии. Заведено так. Дело–то не шуточное…

— Это точно, — покрутил головой Сухарев, — только чего от меня хочешь, никак не пойму? Чтоб я сам в Петербург те образцы повез?

— Зачем, то мое дело — свезти их. А от вас потребуется письмо в Берг–коллегию направить, чтоб дозволили мои пробы к испытанию принять.

— Ишь, куда ты, голубчик, взлететь собрался, — желчно усмехнулся губернатор, — то мне не по чину будет, моего письма там даже никто и читать не станет. Ты еще императрице на прием напросись.

— Надо будет, и напрошусь, — ничуть не смущаясь, ответил Зубарев и, не простившись, вышел, оставив губернатора своим ответом в полном недоумении.

Но выехать пришлось не через два дня, как они думали с тестем изначально, а сразу на следующую ночь, поскольку все, кому задолжал в свое время Зубарев–старший, проведав, что у сына его появились вдруг неожиданно деньги, ринулись к нему на двор, требуя немедленной уплаты. Иван успел разыскать полковника Ольховского, вручил ему записку от губернатора, которую тот прочел и пообещал направить с Иваном на Урал двух солдат, когда потребуется. Договорились, что Иван будет ждать их в Тюмени в первую неделю после Пасхи, на постоялом дворе. И ночью, наняв знакомого ямщика из Бронной слободы, Иван вместе с тестем и Антониной тайно выехали из города.

Остаток зимы и раннюю весну он жил в Помигаловой, не находя себе применения. Пробовал писать прошение в Берг–коллегию с просьбой о помощи в изысканиях, но, перечитав, рвал бумагу в клочки, не желая даже отправлять.

Как только обмяк снег, появились проталины на бугорках возле изб, прилетели черные грачи, хозяйственно осматривая крестьянские поля и опушки леса, Иван начал готовиться к поездке. Он часто выходил за деревенскую околицу, всматривался в уходящую за перелесок дорогу, которая вела к почтовому тракту, и чего–то ждал, подолгу оставаясь в полном одиночестве, чем вызывал недоуменные взгляды местных крестьян.

Наконец, пришло вербное воскресенье, и всю страстную седмицу он провел как на иголках, укладывая и вновь разбирая нехитрые пожитки, которые обычно брал с собой в дорогу, поминутно поглядывая в окно, заскакивал на кухню, где стряпали Антонина с матерью, и, так и не найдя, чем бы еще заняться, шел во двор, подходил к сараю, нюхал влажный весенний воздух и, лишь представив себе дорогу, поездку, чуть успокаивался, а новый день начинался все тем же бесконечно долгим ожиданием.

С Антониной он расстался довольно прохладно, да и все эти совестно проведенные дни показались им годами, и отъезд Ивана должен был принести облегчение обоим. Больше всех суетился Андрей Андреевич, который понимал, что, пойди у зятя дело удачно, коль сумеет открыть он свои собственные прииски и станет уже полностью независим от него, и про спорную деревеньку, что Зубарев–старшый переписал на него, Карамышева, уже и не вспомнит.

— Ты насчет деревеньки–то не сомневайся, — намекнул он Ивану, — как помру, так она сразу к тебе и отойдет. А так, за мной, надежнее сохранится…

— Да владейте вы ей, сколько влезет, — глядя себе под ноги, ответил тот, — не нужна она мне, а случись вдруг что со мной, Антонине какая–никакая помощь будет.

— Ты уж береги себя, Ваня, — всхлипнула на прощанье жена, прислоняясь виском к его щеке, — ждать буду.

— Такое твое бабское дело — ждать, — ответил он, с тем и уехал.

Солдаты, обещанные полковником Ольховским, прибыли в Тюмень на постоялый двор в конце пасхальной недели, разыскали Ивана и сообщили, что им велено находиться в его полном распоряжении сроком ровно на один месяц. Одного из них звали Георгием Федюниным, а второго Артамоном Сенцовым. Были они оба невысокого роста, из крестьян, служили уже второй год и не скрывали радости, что вместо скучной казарменной службы отправятся с Иваном на Урал, предвкушая полную свободу и вольную жизнь. В Тюмени Иван жил все это время у своего крестного, Дмитрия Павловича Угрюмова, который за зиму заметно сдал, постарел, ходил, прихрамывая, все жаловался на спину и уже лишний раз не рисковал садиться на коня верхом. Он без всякого интереса слушал рассказы Ивана да покачивал сивой головой, думая о чем–то своем.