Вячеслав Софронов - Дорога на эшафот

– Fortes fortuna adjuvat [8] Судьба помогает смелым ( лат .). , – ввернул к месту латинское изречение Чернышев.

– Как приятно осознавать себя среди высокообразованных людей, – икнул Панин, опустошая очередной бокал, но ничуть от того не хмелея. Лишь темные глаза его сузились, и на лбу резко обозначились морщины. – Но мне хотелось бы знать, что наш любезный друг уже битый час хочет сообщить нам о… о чем, и не знаю, хотя догадываюсь…

– Если бы не ваши шуточки, я бы давно закончил, – отмахнулся Румянцев. – С нашим прежним начальником, не будем во избежание всяческих осложнений называть его, – при этом он мотнул головой в сторону входа в палатку, через легкую ткань которой виднелся силуэт часового, – но вы понимаете, о ком речь. Так вот, у меня с ним были частые стычки насчет образа его действий. Думается, вам о том известно…

– Само собой, – тут же согласился Панин, а Чернышев, по обыкновению, вставил в привычной манере:

– И не только нам. Думается, сам Фридрих был в курсе ваших отношений…

– Но со стариком можно было всегда договориться и убедить его в необходимости моих действий. Вот тогда, при Гросс-Егерсдорфе, когда я двинул свои полки без приказа…

– Знаем, знаем, – дружно отозвались оба его собеседника, – ты герой Гросс-Егерсдорфа, и о том даже кадетам в Шляхетском корпусе известно. Давай мы будем тебя именовать Румянцев-Егерсдорфский, – со смехом предложил Чернышев. – Хотя можно просто Румянцев-Егерский, чтоб понятнее было.

Румянцев не стал отвечать на выпады друга, хотя явно смутился от его острот, но быстро нашел выход из создавшейся ситуации:

– Это я к тому говорю, что меня могли и под суд отдать, сослать в Сибирь, если бы дело не выгорело. Главнокомандующий так мне и сказал потом… Но …

– Tous les moyens sotn bons, [9] В войне все средства хороши ( франц .). – опередил его Чернышев.

– Everybody diligit victoremque [10] Победителей не судят ( лат. ). , – проявил наконец свою образованность Петр Панин, отчего оба его товарища пристально взглянули в его сторону, не ожидая от него чего-то подобного.

– Не возражаю, – демонстративно поклонился Румянцев. – Но я все же о другом. Того, старого главнокомандующего, можно было в чем-то убедить или хотя бы не ждать от него подножки. А вот с этим… – он перешел на шепот. – С этим лично мне общего языка не найти. Он же все сам знает и разумеет, упрям, как сто ослов, и слушать чьих-то подсказок не пожелает…

– Кроме распоряжений от двора, – добавил Чернышев.

– Или своего пастора, который… – начал говорить Панин и осекся.

– Нет, ты уж договаривай, – накинулись на него оба собеседника. – Или ты нам не доверяешь?

– Да вы и сами все знаете, – попробовал отнекиваться тот. – Какой тут секрет? Вся армия знает, кто направил этого пастора к нашему уважаемому Вилли.

– И кто же? – склонился Румянцев к Панину, пристально глядя на него в упор. – Надеюсь, не Господь Бог?

– Любезнейший король Фридрих! – выпалил Панин и вновь потянулся к бутылке, но та оказалась пустой. Он хотел позвать ординарца, но в это время с улицы прозвучал чей-то зычный голос:

– Господ офицеров просят пожаловать на совещание к главнокомандующему!

– Этого нам только не хватало, – заскрежетал зубами Румянцев, но тут же кинулся искать свою треуголку. Поднялись и остальные и как ни в чем не бывало направились к центральной палатке, где располагался Фермор, стараясь шагать ровно и не запнуться за натянутый крепеж стоящих в одном ряду с ними других таких же палаток, где ночевали офицеры русской армии.

После занятия Кенигсберга, а потом и всей прусской земли началось переформирование полков. Чья в том была инициатива и участие, разобраться было невозможно. Бывало, что одна и та же рота за неделю меняла по два, а то и по три полка и из пехотного переходила в полк гренадерский. Там оставляли наиболее рослых и побывавших в деле рядовых, частью унтер- и обер-офицеров по усмотрению начальства, а на другой день перед строем объявляли, что всех, кроме оставленных, переводят в драгунский полк.

Круговерть эта была вызвана нехваткой личного состава, когда после зимнего перехода в лечебницах и лазаретах оказалось до четверти рядовых, а из Петербурга едва ли не каждый день требовали отчеты о доукомплектации полков и батальонов до требуемого уставом количества. Штабные служители, поднаторевшие в делах отчетных, отдавали приказ о переводе какой-то подвернувшейся под горячую руку роты в батальон, где ощущалась заметная нехватка, и тем самым, хотя бы на бумаге, закрывали брешь. Шли разговоры, будто бы из России и Малороссии, с Брянщины и Смоленщины и даже из Сибири направляются в Пруссию резервные рекрутские полки, после чего в армии установится требуемый порядок в комплектации абсолютно всех воинских частей. Но опытные генералы знали цену тем обещаниям и потому особо не возражали переброске солдатских рот из одного подразделения в другое.

Даже подковырка такая сложилась между ними, когда собирались утром к завтраку: «Сколько у тебя, Алексей Аркадьевич, за ночь новых молодцов родилось?»

«Бери выше, аж пять новых рот прислали, Семен Платонович», – охотно отвечал тот с дружеской улыбкой.

«Только вот долго ли потянут, знать того не могу. Может, к вечеру новую бумагу пришлют с приказом отформировать их к тебе в полк».

Офицеры давно привыкли к нерасторопности и головотяпству штабных вершителей судеб, а потому почти не обращали никакого внимания на их ухищрения по переукомплектации. Их не особо смущала нехватка наличного состава в частях, потому как случись вдруг завтра чудо, и пришлют нужное количество рекрутов, то вряд ли это скажется на исходе предстоящих сражений. Мало того, что новичков следует поставить на довольствие, о чем меньше всего заботились штабные стратеги, их требовалось научить ходить в строю, исполнять общий маневр, не бояться смерти. А самое главное, чему научить невозможно, а с чем рождается настоящий воин – безразличие к смерти. Уж им ли, генералам, не знать: от солдата на поле боя ничего не зависит. Приказали стоять под ядрами – стой. Приказали бежать вперед – беги. Стрелять – стреляй. Но именно от солдата в конечном итоге зависел исход сражения, потому как оробей он, кинься к кусты, спасая свою голову, а за ним следом остальные, и все, не удержать их, никакие угрозы не помогут. Потому оставалась единственная вера в Спасителя и Его заступничество, ведущее к победе.

Не потому ли русские генералы при развернутых знаменах шли впереди колеблющихся полков, поскольку знали: только так они могут увлечь их за собой и выиграть сражение. Поэтому редко можно было встретить среди офицеров, да и самых верхних чинов счастливчика, прожившего более четырех десятков лет. Мертвые сраму не имут, как сказал кто-то из доблестных русских воинов. Лучше быть с почетом похороненным, чем всю жизнь носить несмываемое пятно труса.