Вячеслав Софронов - Дорога на эшафот

– Узнаю Аполлона, – усмехнулся Василий. – Видать, не изменился за этот срок, все такой же весельчак.

– Ну, я ему разъяснил, как нас отыскать…

– Кто тебя просил? – не на шутку рассердился на него Мирович. – Не желаю никого видеть, а его тем более.

Сашка растерянно захлопал своими длинными, словно у девицы, ресницами и чуть приоткрыл рот, но не произнес ни слова.

– Ладно, чего теперь говорить! – примирительно махнул рукой Василий. – Раз рассказал, теперь обратно не воротишь. Будем надеяться, что он долго собираться к нам станет, а за это время я успею назначение в полк какой получить, и встреча наша не состоится.

– А куда обещают вас назначить? – поинтересовался Сашка. – Далеко или куда поблизости? Народ болтает, будто бы новая война ожидается. Только мне опять под пули лезть неохота. Но, опять же, и вас бросать как-то неловко…

– Кто бы знал, куда… А мне пока о том неведомо. Да, нашел на рынке, чего искал, или опять зря день провел?

– Найти пока не нашел, но встретил человека знающего, и она обещала помочь, – при этих словах Сашка отвел глаза в сторону, подумав, что зря проговорился.

– Ну-ка, ну-ка, признавайся, кто это обещал тебе на помощь прийти, – с улыбкой проговорил Василий, поскольку Сашка за все время их знакомства ни разу не завел дружбу с кем-то из женщин. А вот сейчас он густо покраснел, и это говорило о многом. – Кто она такая? Хороша собой или так себе?

– Просто девка, – пожал плечами Сашка. – Прислуга господ Апраксиных…

– Самих Апраксиных? – с удивлением переспросил Василий. – Тоже не худо. И когда ты к ним собираешься?

– Да как скажете, хоть завтра.

– Почему бы и нет? Сходи, посмотри, как добрые люди живут, от меня поклон передай. Генерал не худой начальник был, не зверствовал, как некоторые. Жаль, помер. – Мирович перекрестился. – Вечная ему память.

Сашка тоже перекрестился вслед за ним и отправился на маленькую кухонку разогревать обед, чего хозяин его самостоятельно никогда не делал и не садился обедать, пока ему не подадут. Но это для Сашки было привычным делом, главное, чтобы пули вокруг не свистели и ядра не рвались, что он переносил с трудом и не скрывал своей боязни. Не вышел из него Аника-воин, так что ж тут делать…

В особняке графини Аграфены Леонтьевны Апраксиной, ставшей по воле жестокого случая вдовой, за прошедшие годы произошли некоторые изменения. И хотя столь прискорбные пагубы посетили почтенное семейство, но их удручающее воздействие не могло в полной мере нарушить слаженный уклад быта, некогда заложенного и ведомого твердой рукой супруги покойного генерал-фельдмаршала.

Отгоревав положенный православным и мирским уставом срок по безвременно покинувшему ее любезному Степану Федоровичу и осознав себя женщиной вдовой, а потому всегдашней мужниной помощи и поддержки лишенной, она пригорюнилась и слегка поблекла лицом и телом. Но вскоре здраво решила, что она хоть и вдова, но после скорбной, без причастия и покаяния, смерти супруга до конца дней своих освобождена от какой-либо опеки и надзирательства. И неожиданно для себя самой и на зависть знающих ее близко людей Аграфена Леонтьевна вдруг как-то по-хорошему преобразилась и даже чуточку помолодела. Не сказать, чтобы появившийся живой блеск карих глаз особо выдавал ее при люде постороннем, но дворня, что побашковитее, мигом уловила перемены и шепотом начала меж собой общаться по столь неожиданному хозяйскому преобразованию и ждать перемен к лучшему.

И новины те не преминули вскоре объявиться. Через вхожих в покои императрицы знакомцев графиня выхлопотала значительную сумму за верную службу и во имя блаженной памяти супруга Степана Федоровича, долгие годы стоявшего на высоком посту, жертвовавшего здравием своим во имя процветания Отечества российского. Императрица и прежде испытывала теплую привязанность к обремененному многими должностями и обязанностями фельдмаршалу, а после неудачно закончившегося следствия, много о том печальном происшествии передумавшая, выразила свою приязнь и к вдове его, повелев выдать годовой оклад, причитающийся покойному в случае отставки.

Получив те денежки, Аграфена Леонтьевна потратила их с умом и привела особняк, располагавшийся невдалеке от оживленных столичных проспектов, в приличествующий ее положению порядок. Потом она выписала из ближних и дальних деревенек мастеровых, и те перетянули заново пришедшую в негодность мебель, употребив на то шелка и бархат самых нежных оттенков. Таким же манером были обновлены все графские покои, а в ее будуар и спальню еще были внесены китайские фарфоровые вазы и редкие для здешнего климата растения, дающие горькие и непривычные на вкус плоды, зато навевающие при взгляде на них томный и чувственный настрой.

Вслед за тем она разослала подружкам своей далекой молодости, с которыми в годы замужества по ряду причин утратила доверительные отношения, отпечатанные на дорогой бумаге с золотым тиснением приглашения навещать ее в удобное для них время и час. Однако сколько она подружек своих прежних ни ждала, те по неизвестным причинам, а скорее всего, не имея оных, приглашением тем не воспользовались и не почтили вниманием обретшую свободу вдову, кроме легкой на ногу, а потому не замедлившую появиться Марфу Григорьевну Шувалову.

Вдвоем они просидели на подновленном будуарном диванчике допоздна, перемыли косточки всем значительным дамам и их строптивым мужьям, державших жен в крепкой узде, а потому от себя редко отпускавших, и посмеялись вдоволь и всплакнули, осушили не одну рюмочку домашней апраксинской наливки, а потом расстались. После чего Аграфена Леонтьевна навсегда утратила желание вернуть расположение подружек юности и решила вести жизнь собственную так, как Бог на душу положит, то есть особняком и без вывертов, откромсав твердой рукой прежнюю жизнь.

Переполненная прилившими к ней силами, фельдмаршальша обратила пристальное внимание на дворню, число коей определенно ей никогда известно не было.

Дворовый люд появлялся в силу той или иной надобности произвольно, но можно было в движении том усмотреть и некую последовательность. Прилив людской обычно наблюдался во время Успенской, Рождественской и весеннего Николы ярмарок, когда народ деревенский после дел торговых чаще всего слегка навеселе стекался к хозяйскому особняку, ища в его стенах не только крова, но и защиты от полуночных татей. Волей-неволей хозяевам приходилось пускать сермяжный люд во двор, а кого и в людские жилые комнаты.

После отъезда облагодетельствованных барским приютом подвод во дворе долго витал стойкий навозный смрад и дегтярный дух, приводивший Аграфену Леонтьевну и ее сенных девушек, во всем с нее пример берущих, в глубокое уныние. Наезжали и посыльные от деревенских старост со съестными припасами для пропитания господ и барской челяди. А то являлись по собственному желанию гонцы из ближних поместий с поздравлениями господ своих в дни их ангелов небесных, зная, что их не отпустят без рюмки водки и положенных в таких случаях подарков.