Джон Биггинс - А завтра — весь мир!

Там говорилось:

«сообщаю вам зпт протекторат а-в над побережьем кру установлен зпт бунсвилль 1 августа назван леопольдштадт тчк скоро отправляемся тчк шлите войска и администрацию тчк да здравствует император и король вскл фргткптн славец фон лёвенхаузен виндишгрец из фредериксбурга 2/8/02»

После исполнения этого задания ничто более не удерживало нас от продолжения чисто научной части вояжа и отплытия в Бразилию — только вот одна из наших исследовательских групп не вышла на связь в назначенный день. Геологи доктора Пюрклера вернулись без происшествий, нагруженные тяжелыми ящиками с образцами, лишь одного человека ужалил скорпион, у другого воспалился порез на руке (в этом болезнетворном климате малейшая царапина через пару часов воспалялась).

Из чего бы ни состоял противомалярийный коктейль профессора Сковронека, он сработал очень хорошо. Никто не заболел, хотя мы работали в густом тропическом лесу, которого избегали даже местные, считая его заразным. Но о группе фрегаттенлейтенанта Грабовского не было никаких известий. Мы ждали и ждали. В конце концов отправили из Бунсвилля каноэ вверх по реке, чтобы выяснить, что с ними случилось, но не нашли ничего, кроме восьмиметрового катера экспедиции, брошенного ниже первого порога на реке, примерно в сорока километрах выше по течению. И никаких следов пятнадцати человек.

В итоге, чтобы не задерживать всю экспедицию, капитан решил плыть без них. Он оставил отставшим распоряжение сесть на пароход до немецкой колонии Тоголенд, а оттуда отправиться домой. Советники короля Мэтью считали, что группа вряд ли могла попасть в неприятности. Материковые гребо — христиане, но один из их вождей славился недоброжелательным отношением к французам, посягающим на его владения, и мог задержать Грабовского и его команду, посчитав их исследовательской экспедицией из Сенегала.

Исчезновение отряда Грабовского легло тенью на всех нас. Утром шестого августа мы начали выхаживать вокруг шпиля, поднимая якорь, чтобы отправиться в плавание. Мы не сожалели, что покидаем побережье Кру. Мы устали от бесконечной качки, особенно мучительной на парусном корабле, стоящем на якоре, потому что мачты усиливают колебания, когда на них нет парусов, обычно действующих как амортизатор. Надоела обессиливающая атмосфера жаркой прачечной и нескончаемый дождь. Я открыл свой рундук, и меня поприветствовал мощный запах плесени.

Грибы росли под палубой, несмотря на виндзели, протянутые для вентиляции, а корабль моментально захватили насекомые. Особенно раздражали огромные тараканы с побережья Западной Африки — гигантские наглые скоты размером с финик облепили все фонари и сматывались с невероятной скоростью, когда кто-нибудь пытался раздавить их каблуком. Эти твари пожирали все, но, кажется, особенно наслаждались бумагой — книги, письма, карты и всем остальным, до чего они могли добраться. А также любили мозоли с ног моряков, так что вскоре вахте внизу приходилось спать в носках, иначе бы их ступни быстро обглодали. Вскоре тараканов на нижней палубе начали называть «штаатсбеамтен», «чиновники», из-за способности к размножению, единообразной внешности и любви к бумаге.

Линиеншиффслейтенант Залески, больше всего ненавидевший заполнение документов, выделил один вечер, чтобы мы с помощью свечных фонарей наловили так много этих тварей, как только сможем. После того как накопилось несколько сотен, мы выпустили их в канцелярии корабля и закрыли дверь в надежде, что к утру тараканы пробьют себе дорогу через весь запас корабельных формуляров и освободят нас от писанины на все оставшееся путешествие. Хорошая идея, но, к сожалению, что-то пришлось им не по вкусу в австрийских бланках в двух экземплярах. Так что тварюги вместо них насладились формулярами заявок на мелкие расходы.

Пока мы устанавливали протекторат над новыми территориями для благородного дома Габсбургов, профессор Сковронек занимался научными исследованиями на берегу, перемещаясь по континенту с ассистентом и парой туземных носильщиков с его оружием. Только в последний день нашей стоянки профессор поднялся на борт с большой сумкой из дерюги, при этом он выглядел очень довольным собой и тут же скрылся в каюте. Некоторые из нас уже с подозрением относились к методам профессора по сбору образцов, особенно после того, как с британского парохода, забравшего графа Минателло, любезно прислали сверток со старыми газетами, как было принято между кораблями в те дни. Среди них и экземпляр «Фритаунского горна» от девятнадцатого июля, через два дня после нашего отплытия. Статья называлась:

БЕСПОРЯДКИ ИЗ-ЗА КОЛДОВСТВА

«Как сообщает сегодня комиссар полиции Протектората, 16 июля около Моямбы произошли вооруженные стычки между соперничающими отрядами из племен менде и фаркина, после того как стало известно, что могилы на кладбище миссии англиканской церкви в Моямбе осквернили неизвестные под покровом ночи. Говорят, что от нескольких тел были отделены черепа, притом основную часть останков, по-видимому, не тронули. Жители деревни обвинили в содеянном соседнее племя, и между отрядами, вооруженными копьями и мачете, немедленно вспыхнули столкновения, в которых погибли семь человек и многие получили ранения. Порядок был восстановлен силами полиции Протектората под руководства майора Вильямсона. Ведется расследование возможного колдовства. Сообщается, что несколько местных медиков оказывают полиции помощь в дознании».

В то утро, когда мы покидали Фредериксбург, прямо перед отплытием вахтенный офицер послал меня вниз с сообщением для профессора Сковронека. Я постучал в дверь его каюты, услышал «битте», открыл дверь, и меня тут же окутало облако зловонного пара. Когда туман немного рассеялся, я увидел, что профессор в одной рубашке что-то варит в котле на плитке. В каюте было неимоверно жарко, несмотря на открытый люк, но он этого не замечал, с головой погрузившись в работу. Я увидел то, о чем многие подозревали: шесть человеческих черепов ухмылялись мне с полки, а седьмой сушился на лавке, сияющий, светло-бежевый, в отличие от грязно-коричневых остальных, судя по виду, многие годы пролежавших в земле.

— А, заходите, заходите, молодой человек. Как ваши дела? Записка от лейтенанта Свободы? Спасибо. Скажите, молодой человек, как вас зовут?

Он пристально смотрел на меня. Не в глаза, как я скоро понял, а на макушку.

— Прохазка, герр профессор, Оттокар Прохазка. Кадет второкурсник императорской и королевской Военно-морской академии.

— Я так и думал. Прохазка. Чех, я полагаю?

— Мой отец чех, герр профессор, а мама полячка.

Профессор понимающе улыбнулся.