Джон Биггинс - А завтра — весь мир!

С самого утра мы с Гауссом устроили розыгрыш. Я нашёл Гаусса на палубе, откручивающим линзу с объектива подзорной трубы.

— Гляди, — он проложил посередине линзы волос, потом аккуратно ввинтил её на место. — А теперь пошли со мной.

Он сунул за пазуху джемпера подзорную трубу, прыгнул на ванты грот-мачты и стал взбираться наверх, к Тони Гумпольдсдорферу, торчавшему на марсовой площадке. Тони отправили туда примерно час назад, выискивать дымы проходящих пароходов. Уже две недели мы не встречали в море ни единого судна и начинали чувствовать себя одиноко, а кроме того, хотели отправить письма домой и пополнить запас чтива, особенно теперь, когда кают-компанейский экземпляр «Жозефины Мутценбахер» [20] «Жозефина Мутценбахер, или История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой» — эротический роман. — произведения «классической» литературы для левой руки — вконец рассыпался в результате совместного воздействия тараканов и жаркого юношеского дыхания. Гумпольдсдорфер таращился на безжизненно-гладкое море, вцепившись в ванты и ошалев от солнца. Дул лёгкий бриз, но корабль шёл со скоростью всего один-два узла. Гаусс подтолкнул Тони.

— Вижу экватор, Гумперль!

— А? Чего?...

— Я сказал, виден экватор, болван. Вон, гляди, — Гаусс аккуратно протянул ему подстроенную подзорную трубу, так, чтобы волос в линзе оказался параллелен горизонту. Гумпольдсдорфер посмотрел в трубу, и тут же, прежде чем мы успели его остановить, обернулся и завопил на всю палубу:

— Вижу экватор, прямо по курсу!

Крошечная фигурка вахтенного офицера на палубе возле дымовой трубы — линиеншиффслейтенант Свобода — посмотрела вверх, на нас.

— Что ты сказал? — крикнул он.

— Осмелюсь доложить, герр лейтенант, вижу экватор, прямо по курсу!

Последовала зловещая пауза, потом ответ:

— Кадет Гумпольдсдорфер, спускайтесь на палубу. На пару слов.

Мы с ужасом смотрели, как Гумпольдсдорфер спустился и отдал честь. Свобода что-то у него спросил, и Гумпольдсдорфер протянул подзорную трубу. Свобода выхватил трубу, отошёл в сторону, посмотрел в неё. А потом вернулся и ударил Гумпольдсдорфера подзорной трубой по голове. Мы с Гауссом молчали — сказать было нечего, оба чувствовали себя мерзавцами. Хуже всего оказалось то, что Гумпольдсдорфер отнёсся к этому как к прекрасной шутке и даже поздравил нас с такой изобретательностью. Лучшее, что мы смогли сделать — тем же вечером вытащили из сундучка Гаусса одну из драгоценных банок сливового джема и разделили его с нашей жертвой.

Истинный экватор, по крайней мере, так утверждал секстант, мы пересекли в полдень. Об этом объявили с мостика, и точно в четыре склянки король Нептун и его свита взошли на борт: помощник боцмана Йосипович и еще более скользкие личности.

Например, жена Нептуна — помощник старшего канонира с париком из шкимушки [21] Шки́мушка или шкимушга́р — веревка, ссученная вдвое из пряжи старого каната, от голл. schiemansgaren. на голове и макияжем шлюхи из Спалато. Духовник Нептуна — плотник в епископской митре и с прибойником в качестве епископского жезла.

Дочка Нептуна — рулевой Кралик с грудями из окрашенной в розовый цвет парусины, личный лекарь Нептуна — санитар со зловещего вида шприцем, испускающим мыльные пузыри, личный кассир Нептуна — помощник корабельного кассира с ящиком для денег и щипцами для взыскивания штрафов.

Они прошлись парадным маршем по палубе под грохот барабана, свист горна и визг аккордеона, а потом началась потеха. Все, кто не мог предъявить сертификат, что уже пересекал экватор, подвергались всяческим унижениям в корытах с водой, их брили гигантскими деревянными бритвами на стульях, которые внезапно складывались, а под конец мазали лица разными красками.

Пассажиров не трогали, если только она сами не хотели присоединиться, но не офицеров. Но так уж случилось, что только незадачливый фрегаттенлейтенант О’Каллахан еще не пересекал экватор, и потому его единственного из кают-компании в этот полдень окунули, намылили, выскоблили и накрасили. К этим пыткам, следует отметить, он отнесся с юмором.

Непонятно было только, что делать с капелланом. Он еще не пересекал экватор, но его не вполне можно считать членом экипажа, да и кроме того, даже самые твердолобые скептики нижней палубы сомневались в уместности мазюкания рукоположенного священника красной краской. Кто знает, какие неудачи могут за этим последовать.

В итоге отец Земмельвайс сидел на носовом срезе полуюта, наблюдая за богохульными ритуалами, что разворачивались ниже. Наверное, так пугливый миссионер из Рима наблюдал, как отряд викингов приносит в жертву лошадей и пленников — нервно улыбаясь и всё время оглядываясь на ворота, ведущие из укрепленного лагеря.

В конце церемонии нам всем вручили сертификаты, заполненные красивым каллиграфическим почерком (свой я хранил потом еще долгие годы), и на этом все. Теперь мы, кадеты, официально превратились в настоящих морских волков.

Единственное, что нам осталось до полного посвящения — обогнуть мыс Горн с востока на запад, и тогда мы сможем плевать против ветра и пить за здоровье императора, положив ноги на стол в кают-компании. Может, в следующем году или через год, думали мы...

Двадцать третьего августа, в четырех градусах южнее экватора и примерно на полпути между Африкой и Бразилией, паруса внезапно наполнились ветром. Мы попали в зону юго-восточных пассатов.

Два дня мы плыли строго на юг, пока ветер не установился и не посвежел, а затем повернули на запад, в сторону Пернамбуку, и помчались с устойчивой скоростью восемь-девять узлов. Африку мы уже видели, а теперь намеревались взглянуть (хотя бы и мельком) на Южную Америку.

Но для меня, хоть я никак тогда не мог этого знать, пребывание в Пернамбуку станет жизненной вехой. Намного важнее, чем пересекать воображаемые линии в океане или ступать на новые континенты.

Но название Пернамбуку — не совсем правильное: это самая северо-восточная провинция Бразилии, а порт, в который мы зайдем на пять дней, местные знали под именем Ресифи, и он располагался на острове, соединенном с материком мостами.

Я не вполне уверен, как случилось, что название провинции перешло на столицу, но так уж повелось в моряцкой среде тех дней.

Хотя вряд ли это что-то меняло: до Первой мировой войны по всему миру берега усеивали города, целиком зависевшие от парусников и их команд, а местоположение определяли ветра и теперь уже давно исчезнувшие торговые маршруты, которые они раньше обслуживали: Хобарт и Кантон, Икике и Порт Виктория — теперь уже давно позабытые имена, и пустынные ветра шумят посреди обветшалых верфей и проржавевших лачуг там, где когда-то тысячи матросов сходили на берег в увольнительную, чтобы просадить накопившееся жалованье на выпивку, карты и шлюх.