Борис Сопельняк - Восхождение

Судя по всему, «пятая колонна» о переброске батареи пронюхала: не случайно же Рихтгофен прекратил бомбежки Мадрида и около сотни самолетов сосредоточил поблизости от Басконии.

И вот настало раннее апрельское утро. Еще накануне власти объявили, что 26-го будет базарный день. Горожанам и беженцам жилось тогда голодно и они с нетерпением поджидали окрестных крестьян, которые обещали привезти кое-что из своих припасов. И вот ведь незадача: солнце все выше, а ни одного обоза нет. Солнце еще выше, а базарная площадь пуста. И лишь после полудня показались первые телеги.

– Так не проехать же, – объясняли крестьяне, – мосты разрушены, дороги в ямах и воронках. Пришлось тащиться в объезд.

– А самолеты, – тревожно поглядывая на небо, спрашивали горожане, – самолеты не беспокоили?

– Сегодня им, видно, не до нас, – успокаивали крестьяне, – не видели ни одного бомбовоза.

Знали бы эти бедные люди, что повисшая над городом тишина не случайна, что «пятиколонники» терпеливо ждали, когда людей станет больше, когда на улицах будет не протолкнуться – и только тогда они подадут сигнал, который почти для всех станет началом конца.

Между тем базарная площадь постепенно заполнялась, покупателей и продавцов становилось все больше, стали подтягиваться даже расположившиеся на окраине солдаты вырвавшихся из окружения батальонов. А в 16.40 – несколько позже эти цифры войдут в учебники истории – небо потемнело, и через мгновенье остановились все городские часы. Волна за волной на город пикировали «юнкерсы», «хейнкели», «мессеры», «савойи», «пипистрелли» и «дорнье».

Бомбы сыпались, как град! К тому же Рихтгофен впервые применил сочетание зажигательных бомб с осколочно-фугасными, и даже с бомбами замедленного действия. Эффект был, как он записал в своем дневнике, потрясающий! Как только загорался дом и люди бросались его тушить, тут же взрывалась осколочная бомба. А когда приезжали врачи и санитары, взрывалась бомба замедленного действия.

Но вот ведь незадача: немецкие, а вместе с ними и итальянские бомбовозы один за другим стали загораться и, вздымая молнии огня, грохаться на землю. Это вела огонь батарея Костина! Что такое три пушки и пять пулеметов против сотни самолетов, но Костин успел научить своих ребят палить не в небо, а по фюзеляжам самолетов.

Когда потери стали угрожающими, Рихтгофен приказал оставить город в покое и одной из эскадрилий весь бомбовый запас обрушить на зенитную батарею.

Десять тонн 250-килограммовых бомб было сброшено на батарею Костина. И даже это не сразу помогло! А когда дело, казалось, было сделано и командир эскадрильи, несколько дней назад получивший Железный крест из рук самого фюрера, решил победно покачать крыльями над уничтоженной батареей, как где-то внизу раздался хлопок и через мгновенье в его кабину врезался снаряд.

Взрыв был такой страшной силы, что самолет разнесло в клочья, а обезглавленный труп майора Келлера шлепнулся на землю рядом с другим, полуобгоревшим трупом. Никто не мог назвать имени этого зенитчика, хотя люди видели, как, истекая кровью, он зарядил орудие и последним снарядом сбил немецкий самолет. Только несколько дней спустя, когда в Гернику прибыла международная комиссия по расследованию последствий варварской бомбардировки, Борис Скосырев опознал в нем своего давнего друга – Валентина Костина. Это он послал последний снаряд по вражескому самолету и сбил одного из самых известных немецких асов.

После такой жестокой бомбардировки сопротивляться было некому, поэтому фалангистские войска без боя вступили в Гернику. Живых было так мало, что Франко очень удивился, когда в лондонской «Таймс» появилось интервью с баскским священником – отцом Альберто. Как он уцелел, одному Богу ведомо, но разыскал его Павел Маркин. Прекрасно понимая, что если интервью с Альберто он опубликует в «Вестях Андорры», то это будет его последняя журналистская работа, Павел решил познакомить со священником корреспондента «Таймс» Кима Филби. Но, как оказалось, Филби уже отозвали в Лондон, а вместо него прислали парня, фамилии которого никто не знал, а представлялся он просто Джорджем.

«Ну что ж, Джордж так Джордж, – подумал Маркин, – надеюсь, что как журналист он меня поймет и на эту тему клюнет».

Когда Маркин рассказал рыжему шотландцу Джорджу, о чем идет речь, тот сразу загорелся, сказал, что с него бутылка виски, и попросил как можно быстрее познакомить его с отцом Альберто.

– Во-первых, с тебя не бутылка, а ящик виски, – с улыбкой разглядывал Павел почему-то понравившегося ему парня.

– На ящик у меня не хватит денег, – чистосердечно признался Джордж и густо покраснел.

– Хватит, – похлопал его по плечу Маркин. – Потому что на этом интервью ты сделаешь имя, и платить тебе будут по высшему разряду. А во-вторых, дай мне слово, что, побеседовав с отцом Альберто, тут же уедешь в Лондон, и после опубликования интервью в Испанию, по крайней мере в ту ее часть, которую контролирует Франко, никогда не вернешься. О священнике я позабочусь сам: или заберу его в Андорру, или переправлю в Мадрид.

– А в чем, собственно, дело? Почему я не могу вернуться в Испанию?

– Потому что тебя тут же ликвидируют: свалишься вместе с машиной в пропасть, отравишься сырой водой, наткнешься на нож ревнивого соперника или что-нибудь еще в этом роде. Ты, Джордж, пойми, что фашисты ничего не прощают, а твой материал для них будет даже не пощечиной, а ударом под дых. Так что враги у тебя появятся серьезные, кстати говоря, не только в Испании, но и в Германии. Ты к этому готов? – пристально посмотрел Маркин в зеленые глаза шотландца.

– Готов, – еще гуще, но как-то по-другому покраснел Джордж.

«Хороший признак, – с усмешкой подумал Павел. – Если верить римлянам, то в гладиаторы они брали только тех, кто от злости и обиды не бледнеет, а краснеет. Если кровь приливает к голове, то этот человек не трус, считали они, и будет сражаться до последней капли крови. Если же он бледнеет, то это верный признак оттока крови, а значит, нерешительности, слабости и физической немощи. Нет, на этого парня можно положиться», – окончательно решил Маркин и сказал, когда и куда тот должен явиться.

Прошло три дня – и вся Европа словно взорвалась, словно проснулась от спячки! Опубликованная в «Таймс» беседа с отцом Альберто сорвала покровы благообразия со звериных физиономий как испанских, так немецких и итальянских фашистов. Всем стало ясно, что Гитлер, Франко и Муссолини не просто изверги и палачи, а маньяки, кровавые маньяки, которые ни дня не могут прожить без крови, без невинных жертв, без трупов женщин, стариков и детей.

– На базарной площади не было ни одного человека с ружьем, – рассказывал отец Альберто. – Те несколько усталых и оборванных солдат, которых там видели, пришли без оружия, и пришли они только за тем, чтобы купить какой-нибудь еды. Никаких военных целей, которые можно было бы бомбить, в Гернике не было, и Франко это знал. Так что стая немецкого и итальянского воронья, которую он на нас напустил, преследовала вполне определенную, преступную цель: уничтожить мирное население города.