Борис Сопельняк - Восхождение

– Ты сам-то понял, что сказал? – застенчиво улыбнувшись, погладила его небритую щеку Мария. Когда мы вместе, то очень вместе – это как же надо понимать?

– А так, что никого больше не существует! – стукнул по столу Кольцов.

– Так уж и никого? – с нажимом уточнила Мария.

– Я же сказал, что когда мы вместе, то никого! – снова стукнул по столу Кольцов. – Все эти пять лет мы живем в гражданском браке, – обратился к присутствующим Михаил. – Ни от кого, даже от своей законной жены, я не скрываю этого факта, но кое-кому, особенно там, наверху, – показал он куда-то пальцем, – это не нравится. И вот мы решили, – обнял он Марию, – если так можно выразиться, выбить почву из-под ног недоброжелателей и доказать серьезность наших чувств. Короче говоря, – выдохнул он главное, – мы хотим усыновить какого-нибудь испанского мальчика.

– Да-да, из тех сирот, которые находятся на территории Андорры, – поддержала его Мария.

– Мы хотим сделать это совершенно официально: я увезу его в Москву, у него будет моя фамилия и самое известное в Союзе имя.

– Это какое же? – не понял Зуев.

– Иосиф, – плутовато улыбнулся Кольцов. – У меня наверняка будет возможность сказать главному обладателю этого имени, в честь кого мы назвали испанского сироту, и он не сможет этого не отметить.

– Хитрова-а-ан! – развел руками Зуев. – Было бы совсем хорошо, если бы этот усатый дядька согласился стать крестным отцом юного испанца, – продолжал он, – но, как всем известно, он неистовый атеист, хоть и учился на попа.

– Что вы на это скажете? – обратился Кольцов к Скосыреву и Терезе.

– Извините, – отчаянно борясь с головокружением, подала голос Тереза, – а своих детей у вас нет? Я имею в виду и общих, и от предыдущих браков? – уточнила она.

– Нет, – несколько резковато ответила Мария, – детей у нас нет, в том числе и от предыдущих браков.

– Я потому об этом спрашиваю, – продолжала Тереза, – что хотела бы знать, есть ли у вас опыт воспитания детей. Это очень важно, особенно, если ребенок приемный. Или я не права?

– Конечно, права, – поддержал ее Борис, – но опыт – дело наживное. К тому же ребенка они возьмут не грудного, так что возни с пеленками и распашонками не будет.

– Да-да, – взглянув на Марию, подтвердил Кольцов, – мы хотим, чтобы ему было года два, максимум три. Я исхожу не из проблем с пеленками, а из того, что в этом возрасте дети очень восприимчивы к языку, и мы его быстро научим говорить по-русски.

– Все, – взял в руки свою любимую трость Борис, – на этом обсуждение закончено. Ты, – ткнул он в грудь Зуева, – связываешься с синдиком Роблесом, уточняешь, есть ли в его селении двух-трехгодовалые мальчишки, и если есть, везешь туда наших гостей. Тем временем Михаил с Марией отправляются на границу и собирают материал для репортажа о проблеме транспортировки испанских сирот на территорию Франции. Ну, а мы с Терезой займемся выполнением ее программы. Такой план вас устраивает? Раз все молчат, значит, устраивает. Вопросы есть? Вопросов нет, – удовлетворенно констатировал он. – Тогда – по спальням, а с утра – в дорогу! Хотя нет, – чуточку скоморошествуя, спохватился Борис, – прошу пардону. Закурганную-то забыли! Так что по последнему бокалу, – плеснул он всем золотистого хереса, – и спокойной ночи.

Все с удовольствием выпили, и только Тереза, даже не пригубив, отставила бокал в сторону.

– Не могу, – извинилась она, – мутит меня что-то.

– Ничего странного, – заподозрив понятное лишь женщинам, выручила ее Мария, – устала с дороги. Я тоже едва держусь на ногах.

Утром, когда все разъехались по делам, Борис наконец смог уединиться с Терезой и поговорить с ней по душам.

– Что нового в Мадриде? – начал он издалека. – Как идут дела у республиканцев? Скоро ли над всей Испанией будет не безоблачное небо, как обещал Франко, – решил скаламбурить он, – а красное знамя Интернационала?

– Новостей много и, к сожалению, больше плохих, – решила не замечать его шутки Тереза. – Самая скверная из них – буквально на днях пал твой любимый Сантандер.

– Как «пал»? – всполошился Борис. – Куда пал? Господи, что я говорю?! – остановил он сам себя. – Ты хочешь сказать, что Сантандер взяли фашисты?

– Не просто взяли, а, не потратив ни одного патрона, вошли парадным строем, – горько усмехнулась Тереза. – Гремели оркестры, развевались знамена, улицы были увешаны портретами Муссолини, а танковые и пехотные колонны восторженные горожане забрасывали цветами. Это я знаю со слов одного нашего товарища, который сумел вырваться из города и добраться до Мадрида.

– Стоп! – остановил ее Борис. – При чем тут Муссолини? Не хочешь же ты сказать, что Сантандер взяли итальянцы?

– Именно это я и хочу сказать. И, знаешь, кого за это благодарили горожане, кого они объявили почетным гражданином?

– Откуда я могу знать? – пожал плечами Борис.

– Ты этого человека хорошо знаешь, – погрозила пальцем Тереза, – и даже не раз пользовался его услугами.

– Боже правый! – хлопнул себя по лбу Борис. – Неужели Рамос? Неужели это мой цирюльник, одеколонный гений и чудодей Рамос?

– Вот именно, – сощурила глаза Тереза. – Твой одеколонный гений создал в городе такой мощный отряд «пятиколонников», что нашим ребятам ничего не оставалось, как сложить оружие.

– Так перед итальянцами же, а не перед франкистами, – успокоил ее Борис, – а они воюют цивилизованно.

– Вначале так и было, – вздохнула Тереза. – Город защищала баскская бригада, и когда она сложила оружие, итальянцы их трогать не стали, а поместили на арене для боя быков. Когда об этом узнал Франко, а он, как известно, басков люто ненавидит, то, во-первых, чуть было не отдал в руки военного трибунала твоего Рамоса: почему, мол, его люди сдали город не франкистам, а итальянцам, и, во-вторых, обратился к Муссолини с требованием отдать ему всех пленных, которых, как он выразился, ждет справедливый суд испанского народа. Муссолини не стал обострять отношения – в конце концов, какое ему дело до каких-то басков – и отдал пленных Франко. А тот, почуяв вкус крови, тут же приказал расстрелять каждого второго, причем прямо на арене.

– С ума сойти, – ужаснулся Борис. – Никогда не пойму этих вурдалаков! Они что, пьянеют от вкуса крови, она для них вроде наркотика, да?! Я уж не говорю о том, что убивать пленных – это вопиющее нарушение признанных всем миром правил ведения войны, это, извини меня, – прижал он руку к сердцу, – не по-хозяйски. Заставь их копать траншеи, прокладывать дороги, пробивать туннели, то есть используй их труд, причем на свое же благо, но просто так, из-за каприза, отправлять на тот свет тысячи молодых, здоровых мужчин – это не просто преступление, это величайшая глупость. Да, а что с Рамосом? – спохватился Борис. – Его-то хоть не тронули?