Герви Аллен - Антони Адверс, том 2

Однако Антони не хотел его слушать и не хотел в каюту. Он лег на кусок парусины, закурил.

Одно ясно - он сам больше не будет наряжать кукол. Мадонна останется в сундуке. И хорошо, что он в Генуе не поддался отцу Ксавье. Туссен как-то смеялся над его суеверием. И эти люди рядом с ним на борту - протестанты. "Еретики". Но сам-то он кто? Разумный человек. Человек фактов и цифр, навигатор. Без дураков, черт возьми! Трубка его погасла, он не стал зажигать снова. Довольно детских глупостей. Он удушит свои грезы, своих кукол. Он будет философом, ученым. Напишет Туссену, расскажет. Этим новым взглядом он проникся, глядя на звезды; плывя по необъятному океану под необъятным небом, он раздвинул горизонты своего сознания. Загадка, правда, осталась. Что-то связанное со временем - или с пространством? Он не мог вспомнить. Трудно думать об этом. Словно касаешься самого дна вещей - или, наоборот, поверхности. Ах да, когда он смотрел вверх с мачты, он утратил чувство направления. О чем он тогда думал? О других вещах, которые не суть люди, вещах. Положим, я вещь, и, положим, вещь осознает себя как "я". Тогда "я" вещи не имеет чувства направления. Скажем, солнце. Для него нет востока и запада, верха и низа. "Я чувствовал это, когда глядел с мачты на звезды". И что? Это очень важно, я уверен. Это может привести к чему-то - к чему-то, но не сейчас. Надо отдохнуть. Как длинна, как длинна жизнь! Конец далеко, а сейчас я засыпаю. Один, здесь... Он снова увидел, как оскаленный драконьими зубами диск наползает на звезду. Один в ужасающей звездной пустыне. В яростно-льдистой бесконечности! Где вы, живые? Я затерялся здесь. Я не могу вас отыскать. Мне холодно.

Он заворочался, зашептал что-то в полудреме. Филадельфия вышел из каюты, увидел росу у Антони на лице и сбегал за одеялом.

"Ах, опять тепло. Наконец-то я в постели. Раз так, спокойной ночи. Спокойной ночи". Со стены на него смотрело ее лицо. "Конечно, она всегда здесь. Как хорошо. Она говорит со мной".

- Что ты делал весь день, малыш?

- Взбирался на большое дерево. Я устал.

- Ты долез до вершины?

- Да.

- И что ты увидел?

- Звезды, матерь-я-есмь, звезды.

- И как они тебе, дитя?

- Я глядел на них, и мне почудилось, что я тебя потерял. Я заблудился.

- Но теперь ты проснулся, и видишь, что я здесь.

Что сталось с кораблем, с Атлантическим океаном, со звездами над ним? Они, он сам, все растворилось в чем-то вне времени и пространства. Что это дышит под одеялом?

Впередсмотрящий увидел, как несколько звезд вроде бы садятся на "западе". Они коснулись воды и пропали. Он был совершенно уверен. На "востоке" взошли еще несколько. Он видел их собственными глазами. Потом там стало светать. Матрос приметил впереди, на горизонте, облако - длинное, серебристое, конусообразное. Вдруг он различил на нем лес и три маленьких белых домика. Облако разорвалось и оказалось горой, обмотанной длинными платками тумана. Это явно была гора.

- Земля! - заорал матрос.

- Отставить ор! - закричал на него Коллинз. - Это Невис, я увидел его с палубы полчаса назад. Возьми подушку, соня, и переворачивайся на другой бок. Слезай вниз. Филли, поди скажи капитану.

- Да, масса, - сказал герой, радуясь замешательству матроса. - Я как раз носить ему овсянку. - Он подмигнул.

Началась суматоха, Антони проснулся.

- Наветренные острова раньше, чем мы ожидали, мистер Адверс, - сказал Коллинз, показывая рукой. - Широту мы вычислили точно, а вот с долготой вышла промашка. Я-то ждал уже три дня, с тех пор, как заприметил сухопутных птиц. Гора с плеч, а то приустал я маленько по две вахты стоять. Дальше шкипер нас поведет. Он будет как огурчик.

Антони забрался на ванты и сидел, пожирая глазами первую в его жизни тропическую зелень. Прекрасная гора, лоснящаяся, темно-зеленая, одеянная травами и деревьями, украшенная далекими водопадами, вставала в нескольких милях справа по курсу. У ее подножия теснились белые домики - город. Команда припала к фальшборту и тоже смотрела. Вдруг все заспешили по местам. На палубу вышел капитан Джорхем.

Ему вынесли стул, усадили, укутали ноги одеялом. В руке он держал рупор. Филадельфия через каждые несколько минут приносил ему горячий кофий.

Миссис Джорхем один раз вышла из каюты и, пройдя на корму, выбросила в море изрядное количество бутылок. Капитан Джорхем не повернул головы. Бутылки прыгали за кормой. Большая акула лениво повернулась набок и проглотила бутылку. Антони рассмеялся. Он знал, что одна бутыль припрятана надежно. Забыта, надо думать. "У Христа за пазухой!".

Невис за кормой уходил в океан. Еще несколько дней, и они будут в Гаване. Новая земля, наконец-то. Антони поднял правую руку ладонью вверх, в ожидании.

.

Вампаноаг", и первый помощник, стоя на вантах, неотрывно глядел на берег, пока августовское солнце у тропика Рака не заставляло его отвести взгляд.

Утром, едва заслышав, что матросы трут пемзой палубу и плещут водой, он взбирался на ванты с маленькой подзорной трубой в кармане. Здесь, зацепившись коленом за штаг, он полной грудью вбирал сочный береговой бриз, об эту пору мягко шепчущий в парусах.

Ветер навевал тысячи пряных, диковинных ароматов с пляжей, лагун и высоких плато, запахи саргассовых водорослей, можжевельника и лантаны, пахучего квебрахового дерева, индийского финика и прелых масличных листьев. Удушливая, мглистая сладость плыла с плантаций сахарного тростника и плодородных низин. Стосковавшиеся по сухопутным запахам ноздри скорее вкушали, чем обоняли это благоухание. Язык причмокивал и слюнки текли, словно в ожидании пиршества.

Пока гасли звезды, судно шло вдоль самого берега. Ночью дул морской бриз, потом стихал, так что ухо мало-помалу улавливало далекий островной шепот. Казалось, тропическая ночь вот-вот поведает свою сокровенную, жутковатую тайну. Потом паруса начинали хлопать, реи перебрасопливали, и береговой бриз раздувал полотно на правом галсе.

В эти минуты лучше всего клевало. Каждое утро яростная барракуда или молодая акула извивались и бились на мокрой палубе. Но Антони скоро утратил к ним интерес, ибо в этих широтах чудо восхода поражает поочередно обоняние, слух и зрение.

Стоило теплому аромату берегового бриза коснуться палубы, как ухо различало принесенные этим же ветром далекие, загадочные крики темного острова. Протяжные, нестихающие, они волнами накатывали с востока и распространялись, словно слухи о благой вести, подхватываемые все более тихими голосами на западе. Антони, цепляясь за ванты и восторженно глядя поверх темных морщинистых вод, слышал в дальних голосах отзвук собственной глубокой радости быть живым на этой звезде.