Герви Аллен - Антони Адверс, том 2

Антони уверенно выпрямился и взял управление в свои руки. Чуть отклонившуюся от курса лодку он направил прямо на огни пристани. Он велел Хуану убрать гитару, а гребцам - грести ровнее. Он заметил, что "Вампаноаг" снялся с якоря и скользит в дальнем конце залива. Надо полагать, капитан Джорхем распродал последние статуи. Что ж, усвоенное на "Вампаноаге" пригодится теперь. Прощай, "Вампаноаг"! Прощай, все!

Они подошли к причалу. Антони дал загребному золотую монету для команды. Благодарности и пожелания счастья неслись ему вслед, когда он легко поднимался по ступеням. Через минуту он уже летел в экипаже через темные узкие улочки старого города.

За городской стеною лошади перешли на быструю рысь, и еще резвее побежали по ровной белой дороге в тенях призрачных пальм, которые двойным рядом резных плюмажей тянулись вдоль бесконечной аллеи. Здесь, в долине, лежала тонкая муаровая мгла, она напоминала о северной прохладе, о запахе тяжелой росы на траве и листьях, о слабом мерцании зелени в туманном свете луны. Лошади неслись галопом, думая, что бегут к дому. К предвкушению радости добавился восторг полета. С ними летела божественная бесшабашность. Голос Хуана, выводивший андалузскую любовную песню, отдавался над пустыми плантациями как зовы неземной, поэтической охоты. В отдалении выли собаки. У дверей хижин черные фигуры, подсвеченные оранжевыми сиянием изнутри, провожали взглядами несущийся экипаж. Наконец возница остановил коней у придорожного родника.

- Если он напоит их сейчас, у них будет запал, - сообщил Хуан.

- Пусть, - отвечал Антони, - мне все равно, лишь бы они довезли нас до сада.

Он слушал, как лошади хлебают и отдуваются, как шумит, низвергаясь в озерцо, вода. Лунный луч падал на ручеек, сбегавший по траве и мху с крутого склона. Все, кроме этого освещенного пятачка, было в глубокой тени. Глаз невольно замирал на искрящемся водопадике, словно на миниатюрном освещенном пейзаже.

Это длилось всего несколько минут, но, пока Антони разглядывал причудливую маленькую Ниагару, которая, мнилось, бежала из тропической страны фей через легкую дымку венериных волос, коралловая красавица-змейка приползла к озерцу напиться. Под луной ее яркая кожа казалась темным янтарем. Так изящны были ее движения, так грациозны и первозданны, что в них не было и капли зловещего. Черной раздвоенной молнией мелькал крошечный язычок, разгоняя по воде почти невидимые круги. Луна вспыхивала в миниатюрном зрачке. Тут одна из лошадей с шумом втянула воду. Змейка исчезла.

Антони глядел на нее без всякой задней мысли, как Адам до своего падения мог глядеть на первую змейку в Раю. Он чувствовал, что она придает тропической ночи выражение и смысл на языке, выходящем за пределы слов.

Хуан оказался плохой Кассандрой. Крепких маленьких лошадок не так легко было опоить. Через десять минут они были в Лос-Молиносе.

По светящимся окнам центрального эркера Антони понял, что секретарь еще работает, хотя время уже шло к полуночи. Часовой не хотел впускать их, несмотря на пропуск. Время позднее, и он оглядывал посетителей, и особенно гитару, с подозрением. Он обыскал инструмент. Подошел сержант, но и он не умел читать. Пришлось в конце концов послать за команданте. Пока они ждали, Хуан натягивал струны и причитал. Он боялся, что потерял настрой. Но вот наконец явился дон Хесус, и ворота отворились.

Поднимаясь по широким ступеням в приемный покой, Антони не упустил случая вложить в ладонь команданте "наименьшую сумму, которая не оскорбила бы его честь". Очевидно, на такой случай дон Хесус имел нечто вроде специального потайного кармана, поскольку стопка золотых монет исчезла, как не бывало. Она не звякала и не выпирала. Команданте ничуть не изменился, разве что стал чуть дружелюбнее и развязнее. Его левое веко, левое плечо и левый эполет обвисли. На эту же сторону съехали усы, и он слегка припадал на левую ногу. Антони гадал, не с этой ли стороны припрятано золото. Дон Хесус явно предполагал, что Хуан останется в прихожей, но, когда тот прошел с хозяином, возражать не стал.

- Когда закончите, сеньор, найдете меня внизу, - сказал он. - Нам желательно быть в доке не позднее чем через два часа. Светает рано, а дон Эстебан засиделся над бумагами дольше, чем мы думали. Если потребуется, я разбужу Его Превосходительство, и он их подпишет, но, думаю, вы закончите раньше, чем он уйдет почивать. В доке все подготовлено. Я отдал последние распоряжения час назад, на обратном пути из Реглы. - Он отворил Антони дверь, извинился и ушел вниз.

Когда Антони с Хуаном вошли, секретарь поднял голову и кивнул. Он представился немного нервно.

- Мне нужно еще по меньшей мере полчаса, дон Антонио, сказал он. - Очень долго переписывать в трех экземплярах. Все три должны нести собственноручную подпись и печать. Сожалею, что задержал вас. Не соблаговолите ли присесть? Правда, стулья не слишком удобные. - Он скривился и заерзал, подозрительно разглядывая гитару. Потом снял нагар со свечей и поспешно возобновил работу. Антони поблагодарил, и они с Хуаном опустились на стулья по двум сторонам большого портрета дона Филипа IV.

Было тихо, слышался только скрип секретарского пера, да поступь часового внизу. Секретер, за которым дон Эстебан быстро и усердно строчил, был ярко освещен свечами, еще одна свеча горела в канделябре у входной двери; остальное помещение заполнял лунный свет и черные, колышущиеся тени пальм.

"Всем офицерам, служащим, капитанам и шкиперам, всем верноподданным слугам испанской короны: по выходе доброго корабля "Ариостатика" из нашего порта Гавана на Кубе..." - выводил секретарь третий раз за вечер.

Тихо отворив скрытую за портретом дверь, Антони и Хуан растворились на темной крутой лесенке.

Под луной вчерашний тенистый дворик преобразился. Длинные серебристые лучи пробивались через пальмовый потолок, обращая патио в сказочный лес, где в понижениях тропинок собирались озерки белесого тумана. Единственной узнаваемой приметой оставался фонтан посреди лужайки.

Антони надеялся увидеть освещенные окна. Но за пальмовой чащей темные стены дворца были безжизненны. Он полагал, что догадывается, где ее покои - в направлении тропинки, по которой она ушла вечером. Однако он не мог знать наверняка. Они дошли до фонтана. Антони снова огляделся. Ни огонька. Только мигают светляки. Ладно, он попробует.

- Пой, Хуан - от всего сердца!

- Вы говорили, дама хороша собой?

- Прекрасна, как ночь! - воскликнул Антони с дрожью волнения.

- Тогда вот это! - сказал Хуан.

Струны заиграли вступление. И вдруг древний двор Лос-Молиноса заполнила еще более древняя баллада.

На середине второго куплета молодой тенор остановился. Оба ждали. В двойном окне над балконом блеснул свет. Снаружи часовой перестал ходить. Казалось, весь дворец прислушивается. Антони чувствовал, что кто-то вышел на балкон. Он взбежал по ступеням, поднял лицо и различил лунный отблеск на золотых эполетах. На балконе стоял Лас-Касас. Это в крыле, противоположном тому, в которое, Антони думал, она ушла. Хуан снова запел.