Валерий Елманов - Последний Рюрикович

– И впрямь похож, – удивленно сказал он.

– Я по первости глянул, думал – портрет твой… – Голос Дмитрия стал слышаться как-то издалека, то усиливаясь, то затухая. В ушах почему-то зашумело сильнее. Очнулся мальчуган, когда Дмитрий, довольный тем, как он ошарашил такой новостью приятеля, толкнул его в плечо. Хотя толчок был не сильный, а просто дружеский, Ивашка не удержался на ногах и плюхнулся в снег.

Перед глазами у него все поплыло, переливаясь какими-то радужными кругами, и он на миг даже потерял сознание, но тут же очнулся от звонкого удивленного голоса царевича:

– Ты чего?

Ивашка с усилием открыл глаза. Встревоженный Дмитрий сидел возле него на корточках и тормошил его за плечо. С трудом поднявшись, мальчик покрутил отяжелевшей головой и, с трудом шевеля онемевшими губами, произнес:

– Я, пожалуй, пойду. Чего-то гудит у меня все, – пожаловался он и хотел руку поднести, чтоб показать, где гудит, но не смог. Царевич, кусая губы, хмурился, обдумывая что-то, а потом взял товарища за руку и не терпящим возражений тоном решительно произнес:

– Идем ко мне.

– Ты что? – вырвал Ивашка руку. – Нельзя. Ежели кто узнает, так и тебе, и мне, и еще кое-кому попадет, – вспомнил он о Митриче.

– Тогда я с тобой пошлю кого-нибудь!

– Не, тоже не надо. Сам доберусь, не маленький.

– Тогда я тебя провожу до дома. Давай, – и царевич подтолкнул мальчугана к дубку. Ивашка дважды срывался с него и только при старательной поддержке Дмитрия, усиленно подталкивавшего его сзади, вскарабкался на дерево. Едва он встал на нижнюю ветку, по которой обычно перебирался на ту сторону тына, как глянул вниз и зашатался – перед глазами все вновь поплыло-поехало.

– Держись, я сейчас, – услышал Ивашка откуда-то издалека голос Дмитрия.

Мальчику даже померещилось, поскольку повернуть шею, чтобы глянуть, он не мог, что царевич перепутал деревья и лезет совсем на другое, как вдруг почувствовал на плече его руку.

– Пошли, Ивашка.

Тот было попытался, но ватные ноги упорно не хотели слушаться мальчишку. Казалось, страшная усталость физически придавила их к ветке. Ноги, ставшие чужими, дрожали, но вперед не шли.

– Сейчас, сейчас, – пробормотал он. – Ежели чего, Дмитрий поможет, – и крепко сцепив зубы, оторвался одной ногой от ветки.

Первый шаг в любом деле бывает самым тяжелым. Второй удался Ивашке полегче, пускай и не намного, но все ж таки. Следом за ним – третий, но на четвертый уже не хватило сил.

«Только бы не глянуть вниз», – шептал он, чувствуя, что тогда точно сорвется, и продолжал беспомощно стоять, раскачиваясь из стороны в сторону над заостренными концами бревен, которые напоминали чьи-то хищные зубы, злобно поджидающие добычу.

Дмитрий глянул вниз, на тын, потом на Ивашку, потом опять вниз, сделал шажок поближе к приятелю и, ухватив его рукой за плечо, попытался помочь ему восстановить равновесие, но, увы, сил ему явно не хватало.

Тогда, сообразив, что еще одно-два мгновения, и товарищ его свалится аккурат животом или грудью на самые острия, да еще с маху, отступил на шаг, не отпуская руки от его плеча, и вдруг ринулся вперед с отчаянным криком:

– Прыгай!

Очнулся Ивашка уже в сугробе. Рядом с ним, улыбаясь, сидел на корточках Дмитрий.

– Как я придумал? – подмигнул он, но тут же, согнав улыбку с лица, которое приняло озабоченный вид, участливо спросил: – Совсем худо тебе, да?

– Да нет, ничего, – усмехнулся Ивашка. Хотя какое уж тут ничего, когда сердце у него в груди трепыхалось, как воробей, только что пойманный и посаженный в клетку.

– Ничего, – проворчал Дмитрий. – Вставай уж, горе мое луковое. И ничего-то ты не можешь, мучайся с тобой.

Кое-как подняв приятеля и примеряясь под него и так и эдак, потому что Ивашку какая-то неведомая сила продолжала трясти и шатать из стороны в сторону, Дмитрий чуть ли не поволок его на себе к симоновскому дому, периодически спрашивая, правильно ли они идут. У ворот Ивашка озабоченно спросил у царевича:

– Назад-то дорогу найдешь аль проводить? Дмитрий рассмеялся:

– Из тебя провожающий сейчас, как… – Он запнулся на секунду, подыскивая сравнение поудачнее, и наконец нашел: – Как из той снежной бабы, что я развалил сегодня. Давай уж лезь.

Перспектива лезть через подворотню Ивашку не устраивала, поскольку он не знал, сможет ли встать на той стороне на ноги, и он медлил, собираясь с силами, а чтобы Дмитрий не заподозрил чего недоброго, переспросил:

– Чего скажешь-то там? – кивнул головой в сторону хором.

– А-а, – махнул рукой беззаботно царевич, – скажу дворне, что на воротах, мол, на дерево полез да спрыгнул по ту сторону. И погрожу, чтоб не сказывали никому.

– Ага, – кивнул головой Ивашка. – Это хорошо. Поверят.

– Ты лезь давай, а то стоишь, вон, закоченел поди весь.

Ивашка с усилием опустился на четвереньки и стал протискиваться в подворотню. Сколько полз, мальчик так и не запомнил, потому что забылся, как ему показалось, всего-то на миг, а когда наконец открыл глаза, то увидел, что он уже в избе, а над ним низко склонилось перепуганное донельзя лицо Митрича. И почти тут же услышал его хриплый голос:

– Ну вот, оклемался. А я-то уж чего только не передумал. Боялся, к колдуну везти придется. Ты меня слышишь, ай как? – озабоченно обратился он к Ивашке, на что мальчик еле заметно кивнул.

– Ну и слава богу, слава богу, – Митрич бегал по избе, суетясь, поминутно что-то хватая, но тут же с досады бросая, как ненужное, и хватаясь за другое.

– Про народ-то ты мне не досказал. Ну ладноть, завтра доскажешь. Хорошо, что я засветло подъехал. Я ворота открыл, глядь, ан ты возле валяешься, дак прямо на снегу, и весь жаром пышешь, ажно снег под тобой малость подтаял. Я тебя тащу, а ты бормочешь чего-то. Ну, вот и молоко готово, горячее, с медком, испей, и полегчает враз. – Он подошел к мальчонке с большой глиняной кружкой в руках и сокрушенно охнул – Ивашка вновь был в жару и беспомощно метался по постели, хватаясь время от времени руками за горло, из которого раздавалось уж не дыхание, а только один хрип.

– Эх-ма, горе-то какое, – Митрич сел на край у изголовья и, приложив руку ко лбу мальчика, тут же отдернул ее, как будто коснулся раскаленной жаровни. Лоб у Ивашки пылал, как и все тельце, в иссушающем и испепеляющем огне.

– Видать, не миновать тебе колдуна, малец, – сокрушенно пробормотал он и вздохнул.

Когда Ивашка снова открыл глаза, то первым его чувством было удивление – где я? Помещение, в котором находился мальчик, было немногим больше, чем комнатенка в симоновском доме, где он спал. Даже в Рясске он не встречал таких маленьких домиков. Зато пахло точно так же, как у старого Пахома, – пряно и дурманяще.