Андрей Турбин - Авантюристы

— Ну, будет Вам, сударь мой, прохлаждаться, — без укора сказал Терентий, заглядывая в тарелку к барину. — Что Вы тут как сыч в дупле сидите?

— Друг сердечный, таракан запечный, пора дело делать, Серьожа, — бодро посверкивая новыми стеклами, почти чисто выговорил Заубер и осторожно хлопнул Нарышкина по плечу. Сергей оторвался от тарелки и прищурился, глядя на компанейцев.

— А вы неплохо снюхались, как я погляжу!

— Хватит телепкаться, — улыбнулся Иоганн Карлович. — Надо немного мыслить.

Как говорят в Россия: одна голова хорошо, а два лучше.

— Ну, моя-то сейчас вряд ли что сообразит, — Нарышкин отхлебнул «ишкембе чорбасы». — Извольте видеть: поправляюсь… после вчерашнего… и вообще, мне кажется, я не достоин искать реликвии. Что я вам Перцифаль какой-нибудь? Обычный отставной поручик, плевка жалко… В бабах, вот, запутался… К тому же, соблаговолите заметить, — пьющий человек…

— Через фюнф минут — на улица, — безапелляционно объявил Заубер.

Когда попали в старый город, солнце уже выкатывалось из-за крыш. Стамбул наполнялся разноголосьем, шумом и суетой, чтобы потом, после знойного дня, усталым и довольным отвалиться на мягкие подушки диванов и вновь предаться сладкой лени вечернего спокойствия. Открывались всевозможные мелкие лавчонки, кондитерские подслащивали утренний воздух медом и корицей. Груженые товаром ослики покорно семенили на рынок, а разносчики уже во всю галдели, предлагая всем желающим жареные каштаны, напитки и лакомства. Кричали чайки, стайки турчанок в разноцветных чадрах, словно бабочки в коконах, неторопливо вились по мощеной дороге по направлению к базару, скользя мимо высоких резных городских оград, мимо домов, увитых плющом и виноградом, мимо особняков, прячущихся среди деревьев, чьи раскидистые кроны бросали густую тень на пыльные каменные мостовые. Слышно было, как загорелый усатый точильщик с тележкой, переходя от улицы к улице, громким голосом оповещал горожан о своих услугах.

Чумазые чистильщики обуви уже расположились на своих скамеечках, ожидая прохожих. Жители города наполняли кофейни, в которых дымились и позвякивали на серебряных подносах миниатюрные тюльпановые чашечки, а гостей угощали анисовой ракы, долмой, халвой и лукумом. Мужчины в фесках, развалясь на плетеных стульях, чинно потягивали свои напитки или склонялись над нардами…

— И все же надо попробывайт, я уже переводить манускрипт, — втягивая ароматы свежесваренного кофе, говорил Заубер. — Это есть византийский стих. В нем находиться отгадка! Я запомнить его наизусть!

Иоганн Карлович приостановился и, щурясь на солнце, принялся нараспев читать древние вирши. Если отбросить произношение, с которым Заубер с помощью Терентия пытался бороться, то стихи звучали так:

— Ну и где находятся эти тысяча и одно дерево, да еще и на кронах друг у друга? Околесица какая-то. И что значит «конница к царю поскачет дважды»? Белиберда! Чистая надуванция. Может быть, ты неверно перевел? — возмутился Гроза морей.

— О-о найн! — с оттенком трагизма воскликнул Заубер, будто обманутый муж в немецкой опере. — Мне казаться, я все правильно понимайт, я тут весь день ломаль над этим свой голова… и сломаль!

Иоганн Карлович патетически ткнул перстом в гущу пыльных черепичных крыш. — Там, на западе от скакачка, вы понимать?

Он не очень убедительно изобразил жокея, причмокнув губами и ударив себя по ляжке воображаемым хлыстом.

— Биржа извозчиков? Контора дилижансов? Ипподром! — догадался, наконец, Нарышкин.

— О да, это место называться «гипподром». На западе от него находится цистерна Филоксена! — немец радостно, как младенец, заулыбался.

— Я понял, — сообщил Гроза морей, — но… как всегда ничего не понял.

— О, это есть проще парной репа, — поспешил объяснить Заубер.

— Всецело доверяю твоему чутью, герр Мюллер, — отреагировал на его радость Нарышкин, поспешно давая понять, что никакие объяснения не принимаются.

— Не хватало еще, чтобы я целый день «голова ломаль», — буркнул он в сторону.

Нужное место действительно находилось неподалеку от ипподрома. Нарышкин запрокинул голову, оглядывая грандиозное сооружение, печально известное трагическими события восстания «Ника», когда по приказу Юстиниана здесь было перебито тридцать тысяч недовольных правлением императора жителей Константинополя. Однако факт сей был скрыт для отставного поручика под спудом времени и библиотечной пыли, а посему Сергей сказал просто: «Эх, ма!». А потом добавил веское «да-а!». Этими возгласами его комплименты архитекторам, равно как и скорбь по поводу Юстиниановых бесчинств, ограничились.

У входа в катакомбы, очевидно, велись какие-то строительные работы — тут и там были навалены груды пиленого мрамора, плинфы и жженого кирпича, однако ни каменотесов, ни работников с тачками нигде не было видно. Из какой-то норы вылез толстый полусонный сторож, похожий на хомяка-переростка. Заубер сказал ему несколько слов и предъявил некую бумагу, от которой страж подземелья отшатнулся, как черт от ладана. Он согнулся в поклоне, бормоча приветствия и извинения.