Андрей Турбин - Авантюристы

Прокопий ясно понимал, что для осуществления Замысла у него в запасе не более пяти дней.

Когда Катерину волокли на борт рыбацкой фелуки, она отчаянно сопротивлялась, визжала, царапалась и кусалась, а потому людям, решившим подзаработать на живом товаре, пришлось ой как не сладко. Одному из них, долговязому Жилдириму, девушка, брыкаясь, засветила босой ногой прямехонько в глаз, толстому Огузу прокусила руку, плюгавому Карадуману расцарапала нос, а предводителю нападавших, грозному на вид Бурхану, достался меткий плевок в лицо. Тем не менее, общими усилиями злоумышленники затащили девушку на судно, связали ей руки и привязали к мачте. В это же время двое туповатых крепышей — младшие братья предводителя, близнецы Атмаджа и Айчобан — отдубасили Степана, прыгнули в лодку, и фелука отчалила.

Катерина видела как с обрыва скатились к морю Нарышкин, Заубер и Моня, однако лодка отошла от берега уже довольно далеко, и спасти похищенную у них уже не было никакой возможности. Связанная Катерина рванулась от мачты к борту, веревка больно впилась в тело, и девушка бессильно опустилась на палубу.

Плавание продолжалось до самого вечера, и все это время Катерина просидела под навесом, привязанная к мачте. Она победила голод и отказывалась есть, но жажда оказалась сильнее, и воду из рук похитителей она все же приняла. Её слегка укачивало, но гнев не позволил проявиться слабости, и все путешествие «дочь снегов» испепеляющим взглядом прожигала матросов небольшого судна, вполне годившихся в команду к какому-нибудь Синдбаду-мореходу. Фелука выглядела так, будто была ровесницей легендарного персонажа «Тысячи и одной ночи». Впрочем, кто такой «Синдбад» Катерина не знала, сказок не читала за неграмотностью, а те из них, что слышала в детстве — про глупого помещика, про Горе-злощастье да про Липунюшку, мало походили на пряные истории Востока. За относительно продолжительное плавание девушка, хотя и не знала ни бельмеса по-турецки, успела понять и разобраться, как кого зовут.

Пока команда дремала, разморенная солнцем, а фелука проворно летела к своей цели, к Катерине, щеря редкие зубы, попытался подкатиться слюнявый и вертлявый Карадуман. Катя изловчилась и пнула похотливого турка в причинное место. От боли тот завопил на все Черное море, проснулся Бурхан и добавил Карадуману «на орехи». Предводитель отвесил сластолюбцу хорошую затрещину и разразился бранью. Катерина была удивлена, когда в потоке ругательств смогла различить знакомые выражения. Несколько раз она услышала слово «СЕРАЛЬ».

«Точно, он самый и есть, — с ненавистью подумала она, глядя на съёжившегося Карадумана. — Ох, горюшко горькое, вот ведь — занесла судьбинушка….», — Катя потихоньку заплакала.

Слегка отвлекшись, стоит сказать, что во времена, о которых идет речь в нашем повествовании, поставка девушек в гарем как промысел переживала период окончательного упадка. Повернувшаяся лицом к Западу и смотревшая ему «в рот» Порта, старалась перенимать у европейцев так называемые «прогрессивные обычаи». Рынка рабов в Стамбуле давно уже не существовало. Небольшие вливания живого товара в гаремы проходили как коммерческие сделки, причем с добровольного согласия обеих сторон, а потому такой поступок, как умыкание свободной девушки и превращение её в наложницу, мог быть строго наказан.

Однако из любого правила есть свои исключения. Команда, руководил которой Бурхан, занималась небольшими частными заказами стамбульских сластолюбцев. За такие дела, узнай об этом власти, по бритой голове не погладили бы, но занятие, несмотря на то, что постепенно хирело, продолжало худо-бедно кормить пёстрый сброд на борту фелуки.

Всё бы ничего, но в данном случае Бурхан понял, что просчитался, захватив эту светловолосую тигрицу. Невольница вела себя не по правилам. Ни малейших признаков покорности не подавала, и подступиться к ней было попросту опасно. Выглядела она по меркам рынка неважно. Под глазами у девушки появились темные круги, растрепанные и спутанные волосы красы, казалось, тоже не прибавили. Не могло быть и речи о том, чтобы при таком положении дел получить выгодный барыш. Так и случилось. Уже под покровом темноты судно пришвартовалось в одной из многочисленных гаваней Стамбула, затем все ещё связанную Катерину с опаской погрузили в крытую повозку и повезли в условленное место. По дороге девушка, которой неосмотрительно позволили размять конечности, изловчившись, едва не откусила нос Атмадже и до крови расцарапала лицо Айчобану. Когда прибыли на место, окончательно расстроенный Бурхан был вынужден сбыть вновь связанную Катерину по дешевке. Хитрый купец-перекупщик обвел-таки наивного пирата вокруг пальца, заплатив едва ли четверть обычной цены за белую рабыню. Пряча тощий кисет с монетами, Бурхан был мрачен, как туча. Садясь в повозку, в которой подвывал Айчобан и хлюпал носом Атмаджа, он подумал, что, пожалуй, стоит оставить опасное ремесло более удачливым людям и заняться чем-то менее хлопотным. Например, охотой на акул в Средиземном море. Суп из их плавников, что умеют готовить повара в ресторанах Перы, говорят, просто обожают эти чудаковатые иностранцы-гяуры.

Бедолага Бурхан был не ахти каким докой в женской психологии. Да и есть ли знатоки её? Очень хотелось бы взглянуть на человека, объявившего себя таковым. Как бы то ни было, но в доме у купца Катерину, которая непостижимым образом стала вдруг «шелковой», отмыли, нарумянили, на столик перед ней поставили таких яств, что оголодавшая Катя не смогла устоять. Подумала и стала кушать.

Служанки переодели девушку в восточный наряд, и зашедший на женскую половину хозяин дома зацокал языком, смекнув, что не прогадал.

— Гёркем, ихтизам… гёркем — великолепно, — сладко причмокивая, лопотал удовлетворенный работорговец, удаляясь.

Уже через два дня он удачно продал Катерину члену султанского дивана кадиаскеру Кылыч-эфенди, который покупал забаву для своего избалованного сынка Таркана.

Катерину поселили в харемлике вместе с женами и наложницами Кылыч-эфенди, но все знали, что новая рабыня предназначается старшему сыну и наследнику бея.

Вечером в комнату к девушке проникла кухонная служанка — пожилая турчанка, на деле оказавшаяся уроженкой Малороссии. Гюзель, которую прежде звали Галиной, рассказала, что её еще в детстве украли цыгане, вывезли в Бессарабию, оттуда переправили за Дунай, а там уже и в саму Турцию.

— Ты ж моя детонька, — сокрушалась Галина, слушая рассказ Катерины.

— О, це ж дьяволы! У тоби чоловик був? Ни? Жоних? Шукае тоби? Це добре, тильки зря… Зараз отдадуть тоби Туркану. Он парубок швыдкий, тильки заполошный трохи… Ой, доля, доля…